– Ничего страшного, – немного печальным голоском отозвалась Дина. – Я все понимаю. Быть может, я сама виновата, ведь я вполне могла тебе позвонить или просто постучать в дверь твоего номера. Но я сделала глупость: решила не звонить тебе и не стучать, пока ты сам обо мне не вспомнишь.

Тут она столь выразительно вздохнула, что я не выдержал и вновь «включил» тон раскаяния.

– А я, негодяй, так о тебе и не вспомнил! Еще раз прости, дорогая. Расскажи, как прошел допрос в полиции?

Она осторожно кашлянула.

– М-м-м… Может, нам встретиться и где-нибудь перекусить, а заодно обменяться новостями?

Сами понимаете, к этому времени я благополучно поужинал, так что мне, по греческой традиции, оставалось лишь перейти из таверны в кафе, чтобы спокойно завершить прием пищи чашечкой кофе.

Я постарался вздохнуть как можно более горестно, заранее извиняясь за все свои грехи перед бедняжкой Диной.

– Дина, дорогая, прости, но сейчас я никак не могу тебя обнять – мне срочно необходимо ехать в аэропорт провожать отца. Давай встретимся через пару часиков. Как ты на это смотришь?

Разумеется, она смотрела на это косо – по всей видимости, решившись наконец мне позвонить, девушка мечтала увидеть меня немедленно, а вместо этого получила отсрочку свидания на пару часиков. Вот так и проходит великая бурная любовь, уступая место прозе бытия.

– Завидую твоему отцу – он летит в Париж! Разумеется, я тебя понимаю… То есть пытаюсь понять. – Она в очередной раз вздохнула. – Но слово мужчины – закон. Назначай конкретное время и место нашей встречи.

За пару минут мы обговорили все детали нашей встречи, и я дал отбой, с неожиданным облегчением откинувшись на спинку кресла.

Сказать по правде, это ощущение поначалу удивило меня самого, больно кольнув где-то в области сердца. Еще вчера я был влюблен в Дину, как мальчишка, а сегодня с облегчением переводил дух, завершив разговор с ней! Боже мой, но я ведь реально был влюблен, мог часами любоваться ее удивительным лицом и роскошными волосами, слушать дивный голос и счастливо вздрагивать от звучания серебристых колокольчиков девичьего смеха!

«… Привет, сумасшедший! Что ты хочешь сообщить мне на этот раз?

Серебристый смех.

– Я придумал интересную деталь: во-первых, ты не будешь перерезать ленточку открытия салона – ты перерубишь ее самым настоящим мечом…

– Сумасшедший! – серебристый смех. – Как ты это себе представляешь? Я буду махать мечом, а лента будет трепыхаться…

– Не волнуйся, меч будет отлично наточен, а лента достаточно натянута, чтобы ты разрубила ее с первого же удара, мы все это отрепетируем как следует… Так вот, когда ты разрубишь ленточку, на тебя и на всю публику сверху посыплется золотой дождь – ведь по одной из версий, когда Афина родилась из головы Зевса, на Родосе пошел именно такой – золотой – дождь.

– Сумасшедший! – серебристый смех. – И на меня будут сыпать настоящую золотую крупу?

– Это ты сумасшедшая! Зачем же сыпать золото? Мы вполне обойдемся тонкими золотистыми блестками.

Серебристый смех…»

Наши сумасшедшие диалоги на улочках Парижа и в афинских апельсиновых переулках, ее удивительные, теплые, такие близкие глаза и восторженные комплименты в мой адрес. Господи, неужели у меня каждый раз будет так щемить сердце от волнующих воспоминаний?

«Ты удивительный!»

«Ты удивительный – все знаешь, везде был, все можешь. Интересно, ты обратил на меня внимание только потому, что я стала знаменитой после «Олимпийских страстей»?..»

«…Не устану повторять, милый Ален: ты потрясающе умный и тонкий лирик. Ты не говоришь, но словно читаешь мне чудесный роман, удивительную сказку, под которую все горести сами собой исчезают. Спасибо тебе, дорогой!..»

Как говорил великий Пушкин: «Все мгновенно, все пройдет! Что пройдет, то будет мило…» Выходит, и моя любовь к Дине Орсуан благополучно прошла, я снял с глаз розовые очки и отныне буду замечать каждый прыщик на носу красавицы. Жизнь груба, как говорил мой однокурсник по киношколе.

Впрочем, особенно убиваться по части любви не было времени. Завершив лирическое отступление, я перешел в кофейню по соседству, заказал кофе фраппе, потому как, несмотря на то что солнце потихоньку двигалось к закату, воздух все еще был горяч. Неторопливо отпивая прохладный напиток, я вновь уставился на входные двери отеля, а в голове начались привычные монологи ожидания.

Интересно, когда, наконец, вернется наш путешественник Серж – веселый и счастливый, что так легко избавился от тяжеленькой улики, даже не подозревающий, что эта улика самым волшебным образом вернулась в Афины вперед его? Не менее интересно, чем является эта улика в реальности – некой нелепой случайностью или прямым обвинением против Сержа Флисуана?

Только я принялся размышлять на эту тему, как перед отелем остановилось такси, из которого вылез, первым делом капризно одернув чуть помявшиеся льняные брючки, красавчик Серж. Расплатившись с таксистом, он действительно улыбнулся улыбкой вполне счастливого человека, ощутившего внезапную легкость бытия, и бодро не вошел – влетел в отель.

Я взглянул на часы. Что ж, дадим молодцу тридцать минут привести себя в порядок, после чего поднимемся к нему для допроса с пристрастием. А пока что, отпивая прохладный кофе, я сделал еще один звонок.

– Приветствую вас, Васа. – Я ободряюще улыбнулся, словно мы находились с ней друг против друга. – Сразу спешу отметить, что на ферме Салоникус мне не удалось побывать, и, тем не менее, к вечеру у меня будут очень важные новости. А пока я звоню, чтобы узнать: что с Еленой, и как продвигается официальное следствие?

В ответ раздалось, судя по интонации и вибрации голоса, отменное греческое ругательство протяженностью в полторы минуты. Облегчив таким образом свою душу, Васа приступила к изложению на цивилизованном английском.

– Как хотите, но этот следователь словно изо всех сил старается внушить к себе неприязнь и даже вражду. Вот так люди и начинают ненавидеть полицию! Только представьте себе: сегодняшний мой допрос он начал с того, что громко воскликнул: «А вот и тетушка нашей убийцы! Признавайтесь сразу, что были в курсе планов своей племянницы и, возможно, даже помогали ей!» Каюсь: я тут же готова была придушить негодяя своими собственными руками.

– Надеюсь, он остался в живых? – на всякий пожарный поинтересовался я и услышал в ответ краткое: «Увы!»

По рассказу Васы выходило, что для следователя Тифиса ответ на вопрос «Кто убийца?» оставался неизменным: убийца Жанны Милье – Елена Сендираки, она же организовала блюдо змей, наивно полагая, что змеи если не убьют ее соперницу, то отпугнут от богатого жениха Жюля Муара.

– Представьте, его нисколько не смущают такие вопросы: как, почему на Елене, на ее одежде, руках нет ни малейшего следа крови? Но ведь после удара мечом она вся, с ног до головы, должна была быть в кровище – кровь хлынула фонтаном! Тифис лишь отмахивался от моих вопросов рукой, хохоча, как над забавными анекдотами: «Ах, оставьте, мне и без того все ясно! Что касается следов крови, то Елена вполне могла накинуть на себя что-нибудь, от чего потом избавилась». Интересно, что такое она могла накинуть – медицинский халат?