У механика-водителя имелся свой прибор наблюдения: «Триплексы на люке механика-водителя были сделаны из отвратительного жёлтого или зелёного оргстекла, дававшего совершенно искажённую картинку. Разобрать что-либо через такой триплекс, особенно в прыгающем танке, было невозможно». Поэтому механики-водители даже в бою ездили с приоткрытым люком. Но командир танка не мог сделать даже этого. Башенный люк, общий для командира и заряжающего, был тяжёл, неудобен и не откидывался вперёд. В открытом состоянии он просто закрывал передний сектор обзора. Временами командиру танка не оставалось ничего другого, как управлять машиной, сидя верхом на крыше башни. Плохой обзор из танка облегчал жизнь немецкой пехоте, быстро вычислившей мёртвые зоны «тридцатьчетвёрки» и применявшей для борьбы с ней ранцевые заряды и противотанковые мины. Для сравнения: на «фашистском» Pz. Kpfw. IV приборов наблюдения было десять, даже если считать командирскую башенку с пятью перископами за один, причём немецкий стрелок-радист располагал оптическим прицелом с двукратным увеличением, откалиброванным для стрельбы на дистанции до 1200 метров, а наш имел «дырочку», через которую совмещал глаз, диоптр, мушку и тулово врага.

«Война показала серьёзную недооценку роли экипажа в обеспечении максимальной боевой эффективности танка, – пишет Ю. П. Костенко. – Первоначальное стремление сократить количество членов экипажа, а также объёмы и габариты танка ради увеличения уровня броневой защиты привели к тому, что танк в бою оказался практически без командира при живом и боеспособном члене экипажа, который по штатному расписанию числился командиром танка. Это произошло в результате того, что на одного члена экипажа были возложены функции и командира танка, и наводчика орудия… Как только командир-наводчик начинал вести огонь из пушки, он прекращал на всё время боя выполнять функции командира. Он физически не мог, ведя дуэльный бой, наблюдать за полем боя, вести круговой обзор, наблюдать за действиями других танков… Такое решение противоречило основам организации боя с применением танков.

Именно этот фактор – «командир-наводчик» – стал одной из важнейших причин огромных потерь наших танков. Именно поэтому, несмотря на огромное превосходство в производстве танков, реально на поле боя немцы имели численное превосходство…

Война подтвердила, что в танке требуется не минимальный по численности экипаж любой ценой, а нужен экипаж, необходимый для максимального использования боевых возможностей танка, только в этом случае потери в танках и, следовательно, потери личного состава будут наименьшими».

Теснота и «слепота» Т-34 закономерно ограничивали его манёвренность на поле боя, снижали скорострельность и эффективность огня. Если в полигонных условиях при стрельбе из орудия удавалось достичь показателя 3 – 4 выстр./мин, считалось, что экипаж хорошо подготовлен. Что касается танкового пулемёта Дегтярёва образца 1929 года, то по своим характеристикам он уступал немецкому MG 34, и военные неоднократно просили заменить его на что-нибудь более прочное и скорострельное. Характерным недостатком ДТ являлось расположение возвратно-боевой пружины непосредственно под стволом; при перегреве пружина давала усадку и теряла усилие рабочего поджатия. Как отмечал на одном из совещаний в ГБТУ генерал-майор Н. С. Огурцов, «после 2 – 3 длинных очередей пулемёт «плюёт», разброс пуль так велик и пули летят так неправильно, что на щите пули ложатся плашмя».

Ещё одной проблемой была повышенная загазованность боевого отделения вследствие проникновения в танк пороховых газов после каждого выстрела из пушки. Для их удаления в передней части башни устанавливался электровентилятор, доставшийся в наследство от БТ с 45-мм орудием, маломощный и неэффективный. В бою нередки были случаи, когда заряжающий угорал до обморока. Из выступления генерала Н. С. Огурцова: «Ещё в 1940 году был возбуждён вопрос о вентиляции в боевом отделении танка и продувке канала ствола пушки после выстрела, однако этому не придали значения, а некоторые даже к этому отнеслись с иронией».

Настолько же плох был воздушный фильтр двигателя, который, в сущности, ничего не фильтровал, он даже чистый воздух пропускал с трудом, приводя к быстрому износу мотора. Из-за неудовлетворительной системы охлаждения мощность В-2 в летнее время падала до 315 л.с., а танк не мог развить скорость больше 30 км/ч.

Установленная только на командирских танках коротковолновая радиостанция 71-ТК-3 в движении обеспечивала уверенную двустороннюю телефонную связь на расстоянии 4 – 6 км, была неустойчива, сложна и часто выходила из строя. Для связи между членами экипажа предназначалось переговорное устройство ТПУ-3, по воспоминаниям танкистов, совершенно бесполезное. «Внутренняя связь работала безобразно, – вспоминает C. Л. Ария. – Поэтому связь осуществлялась ногами, то есть у меня на плечах стояли сапоги командира танка, он мне давил на левое или правое плечо, соответственно я поворачивал танк налево или направо… Заряжающему под нос сунул кулак, и он уже знает, что надо заряжать бронебойным, а растопыренную ладонь – осколочным».

И уж, конечно, наши танки не блистали «излишним комфортом».

Почти легендой стала пресловутая «несгораемость» Т-34 и KB, поскольку на них, дескать, стояли дизельные двигатели. На самом деле танки с дизелями горели ничуть не хуже машин с карбюраторными моторами. Конечно, поджечь солярку спичкой сложнее, чем бензин. Однако от попадания снаряда топливные баки детонируют одинаково, независимо от вида топлива, а на «тридцатьчетвёрке» они к тому же находились не в корме, а в бортах боевого отделения, прикрытые снаружи не слишком мощной бронёй, а изнутри – фальшбортом из листового железа. «Как свечи, – писал любимому Вождю из-под Сталинграда политрук 161-й танковой бригады Л. И. Черненьков, – горят наши могучие KB и Т-34, и с ними гибнут кадры готовых на всё танкистов».

Кстати, обследовав силовую установку германского «тигра», инженеры полигона в Кубинке пришли к парадоксальному выводу: «Применение немцами на новом танке карбюраторного двигателя, а не дизеля, может быть объяснено: …весьма значительным в боевых условиях процентом пожаров танков с дизелем и отсутствием у них в этом отношении значительных преимуществ перед карбюраторными двигателями, особенно при грамотной конструкции последних и наличии надёжных автоматических огнетушителей; коротким сроком работы танковых двигателей из-за крайне низкой живучести танков в боевых условиях, из-за чего стоимость бензина, сэкономленного в случае применения на танке дизеля, не успевает оправдать необходимого для дизеля повышенного расхода легированных сталей и высококвалифицированного труда, не менее дефицитных в военное время, чем жидкое топливо».

Таким образом, единственным относительным преимуществом использования в танке дизеля являлось удвоение запаса хода, благодаря малому удельному расходу топлива, и возможность работы на дешёвых тяжёлых сортах. Но это – только теоретически, поскольку сам дизель-мотор В-2 был ещё далёк от совершенства и не имел гарантированного моторесурса. Его, как многую другую новую технику, приняли на вооружение «авансом». Но и в ноябре 1942 года на технической конференции, посвящённой дизельным моторам, представители ГБТУ отмечали, что указанный в формуляре гарантийный срок в 150 часов не соответствует действительности, в реальной жизни он редко превышал 80 – 100 часов (в то время как «майбахи» имели ресурс от 300 до 400 моточасов). Советские машины 1941 года длительных маршей не выдерживали.