— Вот если бы перед тем, как подняться, выпить где-нибудь рюмочку водки, — сказала Берт Трепа, останавливаясь у дверей и глядя на него. — После этой приятной прогулки я немного озябла, кроме того, дождь…

— С большим удовольствием, — сказал Оливейра разочарованно. — Но, может быть, вы все-таки подниметесь, снимете обувь, должно быть, вы промокли до щиколоток.

— Да, но в кафе натоплено, — сказала Берт Трепа. — Я не знаю, вернулся ли Валантэн, он вполне способен бродить всю ночь в поисках своих дружков. В такую ночь он может влюбиться до потери сознания в кого угодно, как дворовый кобель, поверьте.

— А может, он уже вернулся и растопил камин, — попытался схитрить Оливейра. — Теплое пончо, шерстяные носки… Вы должны беречь себя, сеньора.

— О, я в этом смысле похожа на деревья. Но дело обстоит так, что я не захватила денег на кафе. Завтра я схожу в концертный зал за своей выручкой… По ночам небезопасно гулять с такой суммой в кармане, к сожалению, этот квартал…

— С огромным удовольствием готов угостить вас, чем вам будет угодно, — сказал Оливейра. Ему удалось протиснуть Берт Трепа в дверной проем, и из коридора сразу же пахнуло теплым и влажным воздухом, понесло плесенью и, кажется, грибной подливкой. Ощущение радости стало уходить, как будто оно могло бродить вместе с ним только по улице, а в подъезде исчезало. Надо было этому противостоять, радость длилась всего несколько мгновений, но это было так ново для него, так не похоже на все прочее, а рассказ о том, как Валантэн бросился в ванную и стал отмывать кошачьи какашки, вызвал ощущение, как будто он может сделать этот необходимый шаг вперед, настоящий шаг, не ступая ногами, шаг сквозь каменную стену, он может туда войти и пойти вперед и спастись от чего-то, от капель дождя в лицо и промокших ботинок. Все это невозможно понять, как всегда невозможно понять то, что понять необходимо. Радость, рука где-то внутри, под кожей, сжимающая желудок, надежда, если можно так выразиться, если для него еще возможно почувствовать нечто смутное и ускользающее при упоминании о надежде, это было так по-идиотски, так невыразимо прекрасно, и вот она уже уходит, удаляется от него в дождь, потому что Берт Трепа не пригласила его подняться к ней, а завернула его в кафе на углу, снова включив его в Распорядок Дня, во все, что произошло за день, Кревель, набережные Сены, желание уйти куда глаза глядят, старик на носилках, программка, отпечатанная вручную, Роз Боб, вода в ботинках. Медленным движением, будто он сваливает гору с плеч, Оливейра указал рукой на оба кафе, нарушавших мрак на углу улицы. Но у Берт Трепа, видимо, не было каких-то специальных предпочтений, она пробормотала нечто нечленораздельное и, не выпуская руки Оливейры, украдкой взглянула в полумрак коридора.

— Он вернулся, — неожиданно сказала она и уставилась на Оливейру, на глазах у нее блестели слезы. — Он там, наверху, я это чувствую. И наверняка не один, всякий раз, когда я даю концерт, он торопится переспать с кем-нибудь из своих дружков.

Она тяжело дышала, все глубже впиваясь в руку Оливейры, и все время поворачивалась, вглядываясь в темноту. Сверху послышалось приглушенное мяуканье, бархатные лапы пружинисто пробежали лестничную спираль. Оливейра не знал что сказать и в ожидании вытащил сигарету, которую раскурил с большим трудом.

— У меня нет ключа, — сказала Берт Трепа так тихо, что он едва услышал. — Он никогда не оставляет мне ключа, если собирается с кем-то переспать.

— Но вам же нужно отдохнуть.

— Ему на это наплевать — отдыхаю я или загибаюсь. Они наверняка разожгли камин и потратили мой уголь, мне дал немного доктор Лемуан. Они там голые, голые. Да, да, в моей постели, голые, отвратительные. А завтра мне придется все приводить в порядок, Валантэн обязательно заблюет покрывало… И завтра все будет как всегда.

— У вас нет поблизости каких-нибудь друзей, у которых вы могли бы переночевать? — спросил Оливейра.

— Нет, — сказала Берт Трепа, искоса взглянув на него. — Поверьте, юноша, большинство моих друзей живет в Нейи.[278] А здесь только вышедшие в тираж старухи, алжирцы, распоследнее отребье вроде той, из восьмой квартиры.

— Если хотите, я поднимусь и попрошу Валантэна, чтобы он открыл вам, — сказал Оливейра. — Может, вы подождете в кафе, пока все не уладится.

— Как это может уладиться, — проговорила Берт Трепа с трудом, будто пьяная. — Не откроет он, я его хорошо знаю. Они там притихнут и погасят свет. Зачем им сейчас свет? Они зажгут его попозже, когда Валантэн удостоверится, что я ушла ночевать в отель или в какое-нибудь кафе.

— Если я буду громко стучать в дверь, они испугаются. Не думаю, что Валантэну нужен еще один скандал.

— Ему на все наплевать, когда он такой, ему наплевать абсолютно на все. Он способен вырядиться в мою одежду и отправиться в комиссариат за углом, распевая «Марсельезу». Однажды он так и сделал, Робер из магазина вовремя его перехватил и привел домой. Робер — славный малый, у него тоже были свои причуды, поэтому он понимает других.

— Позвольте, я поднимусь, — настаивал Оливейра. — А вы идите в кафе на углу и ждите меня там. Я все улажу, не можете же вы оставаться здесь всю ночь.

Свет на лестнице зажегся как раз в тот момент, когда Берт Трепа собиралась горячо возразить. Она отшатнулась и вышла на улицу, оставив Оливейру, который не знал, что ему теперь делать. Какая-то парочка бегом спустилась по лестнице и, не взглянув на него, направилась к улице Туэн. Нервно оглянувшись, Берт Трепа снова укрылась в подъезде. Дождь лил как из ведра.

Не испытывая ни малейшего желания, просто посчитав это единственным, что он мог делать, Оливейра пошел вглубь коридора, к лестнице. Но он не сделал и трех шагов, как Берт Трепа схватила его за руку и потащила обратно к дверям. Она поочередно бормотала то уговоры, то приказания, то мольбы, и все вместе сливалось в сумбурное кудахтанье из слов и междометий. Оливейра дал себя увести, перестав сопротивляться чему бы то ни было. Свет погас, но через несколько секунд зажегся снова, на третьем или на четвертом этаже послышались голоса — там кто-то прощался. Берт Трепа отпустила Оливейру и вплотную подошла к дверям, делая вид, что застегивает плащ и собирается выйти на улицу. Она не двинулась с места до тех пор, пока двое мужчин не прошли мимо нее, равнодушно взглянув на Оливейру и бормоча «пардон» на каждом повороте коридора. Оливейра на секунду подумал было, не подняться ли ему прямиком по лестнице, но он не знал, на каком этаже живет артистка. Он раздраженно курил, снова погрузившись в темноту, в надежде, что произойдет хоть что-то или не произойдет ничего. Несмотря на шум дождя, всхлипывания Берт Трепа слышались все явственнее. Он подошел к ней и положил руку ей на плечо:

— Пожалуйста, мадам Трепа, не переживайте так. Скажите мне, что мы можем сделать, ведь должен же быть какой-то выход.

— Оставьте меня, оставьте меня, — шептала артистка.

— Вы измучены, вам надо поспать. В любом случае мы можем пойти в отель, у меня тоже нет денег, но я договорюсь с хозяином и заплачу ему завтра. Вы знаете гостиницу на улице Валет, недалеко отсюда?