и милитаристом, человеком политических правых, с удовольствием участвовавшим в геополитических фантазиях о "вакууме силы" в сердце Азии. Но он также был одним из первых на Западе, кто серьезно отнесся к современной китайской науке и стал сотрудничать с китайскими специалистами. Сегодня он пользуется в Китае большим уважением - нетипичная посмертная репутация, ведь немало европейских исследователей, несмотря на свою деятельность на службе империи, вошли в коллективную память постимперских стран.

Фольклор и открытие деревенской жизни

Последними среди "чужих" групп, ставших объектом научного изучения в XIX веке, были те, кто жил в одной стране с учеными профессорами. Рационалистическая элита эпохи революции считала образ жизни и мышления крестьянства, городских низов и бродяг препятствием на пути социальной модернизации и пережитком суеверного мышления. У военных и гражданских администраторов наполеоновской империи было так же мало времени на католические верования в Италии или Испании, как у сторонников философа-утилитариста Джереми Бентама в Ост-Индской компании - на индуистские или мусульманские традиции в Индии. Отношение к "внутренним дикарям" в Европе и порядок действий в отношении них принципиально не отличались от ситуации в колониях. В обоих случаях власти проповедовали и практиковали «трудовое воспитание». Опора на государственные меры или голое принуждение была различной, но цель была одна и та же: повысить эффективность человеческого капитала в сочетании с искренними, часто вдохновленными христианством усилиями по повышению "уровня цивилизации" среди низших слоев населения. Армия спасения, основанная в Лондоне в 1865 г. и постепенно распространившаяся по всему миру, стала выражением такой благотворительной концепции, а зарубежная "миссия к язычникам" была параллельна в протестантской Европе "внутренней миссии" по оказанию помощи более слабым членам общества. Помимо такой ранней социальной политики, как филантропической, так и бюрократической по своему вдохновению, иногда наблюдалось почитание народного образа жизни, граничащее с его прославлением. Иоганн Готфрид Гердер был первоначальной интеллектуальной силой, стоящей за подобными взглядами. В начале XIX века их укрепили лингвисты, историки права и собиратели "народных стихов".

Социальный романтизм был связан с совершенно разными точками политического спектра. У великого французского историка Жюля Мишле он означал радикальное восхищение творцами нации и революции, а у Вильгельма Генриха Риля, опубликовавшего четырехтомную социальную историю немецкого народа (1851-69 гг.), - недоверие к социально разрушительным последствиям урбанизации и развития промышленности. Оба автора, писавшие почти в одно и то же время, но с совершенно разными предпосылками, описывали жизнь бедных и простых людей, в том числе женщин, как в прошлом, так и в настоящем с редко встречавшимся ранее сочувствием и точностью. Риль стал основоположником так называемого фолькскунде - изучения "духа" и обычаев народов, уходящего корнями в консервативный романтизм. Он нашел почитателей прежде всего в России, которые увидели в его работах подтверждение своих собственных (политически противоположных) взглядов. Только что освобожденное крестьянство и его вековые коммуны превозносились городской интеллигенцией как естественные проводники грядущей революции. Эти "друзья народа", народники, открыли новую главу в истории русского радикализма.

Народные элементы привлекли внимание и в искусстве, поскольку внутренняя экзотика фольклорных традиций внутри Европы шла почти параллельно внешней экзотике ориенталистского толка. Поиск вдохновения в безымянной музыке простых людей и в характерных национальных стилях вскоре привел к появлению универсального мелодического идиома. Своеобразный музыкальный экзотизм развивался и внутри самой Европы. Французские композиторы придумывали испанский колорит (Жорж Бизе - "Кармен", 1875; Эдуард Лало - "Испанская симфония", 1874), а "типично венгерские" цыганские штрихи, которые космополит Ференц Лист (родившийся в австрийском холмистом Бургенланде) в 1851 году превратил в национальную марку своими "Венгерскими рапсодиями" для фортепиано, легко вошли в тональный язык коренного гамбуржца и жителя Вены Иоганнеса Брамса. В 1904 году, неудовлетворенный китчем национальных романтических клише, молодой венгр Бела Барток и его соотечественник Золтан Кодай отправились на поиски аутентичной музыки среди венгерского сельского населения, а также немадьярских меньшинств Венгерского королевства Габсбургов. Новые методы этномузыкологии были затем применены и к музыкальному творчеству за пределами Европы. Барток, композитор, вышедший за рамки романтизма, доказал, что можно заниматься высококлассными исследованиями этнической тематики, не поддаваясь идеологии фёлькиш-национализма.

_________________

В XIX веке благодаря распространению грамотности и росту доступности печатных изданий письменность дала многим людям в мире больше возможностей для широкого общения. Распространение умения читать и писать происходило крайне неравномерно, в зависимости от уровня благосостояния, политических задач, миссионерских целей, образовательных амбиций отдельных людей и групп. Обычно для этого требовался локальный импульс, который затем должен был воплотиться в некую устойчивую институциональную форму, логичным завершением которой стало обязательное школьное образование. Распространение мировых языков еще более расширило коммуникативное пространство, по крайней мере, для тех, кто воспользовался возможностью выучить один или несколько из них. Как правило, распространяющиеся в Европе языки не уничтожали и не заменяли существующие языковые миры, а накладывались на них.

Доступ к знаниям стал проще. Но его нужно было приобретать, а точнее, добиваться, прилагая значительные усилия. Чтение - это культурная техника, которая требует от человека немалых усилий: неграмотному человеку гораздо проще установить радиоприемник или телевизор и следовать готовым программам. В этом смысле технологии ХХ века снизили не только уровень культурных усилий, но и порог хотя бы пассивного участия в коммуникации. Но какого рода знания стали более доступными? Можно сказать, что мало что применимо ко всему миру. Структурированное знание, выходящее за рамки повседневной жизни - то, что люди стали называть "наукой", - в XIX веке, безусловно, увеличилось в беспрецедентных масштабах, и ученых, которые его производили, становилось все больше и больше. Это происходило в рамках институтов, прежде всего университетов, которые не только создавали свободные рамки для научной деятельности отдельных людей (как это делали академии в эпоху раннего модерна), но и систематически стремились к получению новых знаний и предоставляли средства для достижения этой цели. Наука расширялась еще и потому, что целые области социального дискурса были поставлены на научную основу: расцветшая в Европе литературная и текстовая критика превратилась в литературоведение (в конце века), а сбор слов и грамматических элементов - в методичный, исторически обоснованный поиск законов и, в конечном счете, в науку, постулирующую глубинные структуры языка (Фердинанд де Соссюр, "Cours de linguistique générale", 1916). До 1800 года гуманитарных и социальных "наук" в смысле сложившихся дисциплин в Европе не существовало. К 1910 г. матрица дисциплин и набор академических институтов, которые мы знаем сегодня, сформировались сначала в нескольких европейских странах, а чуть позже - в США, но в процессе все большей интернационализации, а не локального разброса.

К 1910 г. сформировался ряд трансграничных научных сообществ, где информация распространялась с большой скоростью, ученые конкурировали