– Я, сударь?! – воскликнул Планше в совершеннейшемизумлении. – Да у меня и денег-то нет! Тот экю, что я, согласно вашимприказаниям, должен был пропить за ваше здоровье, уже остался в кабачке"Сосновая шишка"…

– Друг мой, ты пребываешь в совершеннейшемзаблуждении, – сказал д’Артаньян, загадочно ухмыляясь. – В гостиной,на столе, лежит куча золотых монет, которые ты под заемное письмо ссудил нашейлюбезной хозяйке…

И он вкратце посвятил Планше в тайны задуманногопредприятия, ставившего своей целью посадить дражайшего г-на Бриквиля наневидимую миру цепь и напялить на него столь же невидимый намордник.

– Ну что же, сударь, – вздохнул Планше. –Коли вы приказываете… Откровенно говоря, не лежит у меня сердце к ростовщикам,даже дикие турки, я слышал, их не любят и ущемляют всячески, даром чтобезбожные агаряне… А у нас в Ниме одного ростовщика опустили головой вниз ввыгребную яму, причем до сих пор неизвестно, кто его так искупал… Но, коли ужмой господин приказывает… Я, знаете ли, не слепой и кое о чем догадываюсь, ноязык буду держать за зубами, как хорошему слуге и подобает…

– Планше, ты образец слуги, – сказалд’Артаньян. – Когда я стану маршалом Франции, отдам тебе в управление всеветряные мельницы в какой-нибудь провинции…

– Благодарю вас, сударь, но у нас в стране нет такойдолжности…

– Что за важность? – фыркнул д’Артаньян. – Мыее изобретем специально для тебя! Пошли, нужно послать за стряпчим и быстренькосоставить заемное письмо…

План Луизы был претворен в жизнь незамедлительно – уже черезчас Планше был сделан заимодавцем, что подтверждалось соответствующей бумагой,а назавтра выставленная на торги обстановка была им куплена и, разумеется, таки осталась на месте.

– Черт возьми, а если Бриквиль привезет кучу денег, выиграв-такипроцесс о наследстве? – спросил д’Артаньян ночью, пребывая, как легкодогадаться, в супружеской постели помянутого господина. – И быстренькорасплатится?

– Нам нечего беспокоиться, Шарль, – сообщилаЛуиза. – Наследство это заключается в земельном участке и недвижимости. УБриквиля всегда было туговато с наличностью…

И больше о деньгах в эту ночь не было сказано ни слова.

Положительно, сам бог послал д’Артаньяну в друзья стольискушенного и всезнающего человека, как Пишегрю. Так полагал сам гасконец, чьяжизнь со времен нового знакомства изменилась самым решительным образом.

Прежде всего, он открыл для себя новый удивительный мир,заключенный внутри Парижа, как семечко в яблоке, и неизвестный людямнепосвященным, – целую Вселенную игорных зальчиков, укрытых в заднихкомнатах кабачков, ресторанов и даже лавочек, торговавших вроде быисключительно галантереей или шорным товаром. Пишегрю, не ограничиваясьПрихожей короля, был своим человеком во всех этих местах, куда ввел ид’Артаньяна как полноправного члена Братства игроков, по своей многочисленностии неимоверно далеко простиравшихся связях, пожалуй, превосходившего дажетаинственный орден иезуитов.

Д’Артаньян, пользуясь высоким слогом авторов старинныхтриолетов, отдался этому вихрю удовольствий со всем пылом новичка. Его довольнобыстро выучили играть не только в кости, но и в карты – в пикет, ландскнехт,экарте. Гвардейские обязанности отнимали не так уж много времени, и д’Артаньянчуть ли не все свободное от караулов время проводил, странствуя с Пишегрю повсему Парижу, со всей юношеской завзятостью гордясь тем, что там и сям егопосле условленных фраз или попросту узнав в лицо пропускают в укрытые отпосторонних глаз помещения, куда может попасть не всякий герцог, если только онне входит в Братство.

Жизнь игрока была неустойчивой и переменчивой, как ветер:д’Артаньян то покупал Луизе драгоценные безделушки и жаловал Планшеполновесными пистолями, когда его карманы трещали от тяжести выигранного, товынужден был за полцены продавать что-то из своего пополнившегося гардероба, ато и оставлять заемные письма ростовщикам, вившимся вокруг игроков, как мухи.Однако, как ни удручит это иных моралистов, именно такая жизнь, богатаявпечатлениями и эмоциями, щекочущими нервы почище любой дуэли, притягивалад’Артаньяна несказанно. Впрочем, дуэлей тоже хватало – точнее, тех быстрых ибезжалостных поединков в глухих тупичках, что случаются чуть ли не ежедневно,когда за игорным столом вспыхивают ссоры. Нужно добавить, что далеко не всегдад’Артаньян острием клинка расплачивался за собственные обиды – он считал своимдолгом непременно вставать на защиту своего друга Пишегрю (каковой, упомянемвтихомолку, особенной храбростью не отличался, сплошь и рядом предоставляяд’Артаньяну улаживать вспыхивавшие скандалы с помощью шпаги). За короткое времягасконец, к его тайному удовольствию, приобрел в определенных кругах репутациюопасного бретёра, задевать которого себе дороже…

Очень быстро Пишегрю посвятил его и в другие стороны жизни Парижа,которые, впрочем, в отличие от тайных игорных комнат, не особенно и таили своеместопребывание. Речь идет о тех кварталах, где обитали веселые и сговорчивыедевицы, которые, заслышав звон монет, приходили в совершеннейший восторг истарались сделать все возможное, чтобы заглянувший к ним кавалер осталсядоволен. Многие из них были по-настоящему красивы и остры на язычок, причем,что немаловажно, проводивший время в их обществе дворянин был свободен отвсяких последующих обязательств вроде обещаний жениться или просто уделятькрасотке время. Быстро преодолев робость, д’Артаньян, опять-таки ведомыйоборотистым Пишегрю, стал своим и в иных из этих заведений. На сей раз совестьего была совершенно спокойна: отец д’Артаньяна ни словечком не упомянул о подобныхвеселых домах, не говоря уж о том, чтобы предостерегать сына от их посещения.Теперь д’Артаньян не на шутку подозревал, что его почтенный родитель, никогдане бывавший в Париже и других больших городах, попросту не ведал осуществовании таких заведений, – но, как бы там ни было, коли нет запрета,нет и его нарушения… Так что с формальной точки зрения все обстояло благолепно.

Случилось так, что Пишегрю, несмотря на всю своюосторожность и благоразумие (именуемые иными циниками трусостью), все жеполучил однажды удар шпагой в бок и оказался прикован к постели. А потомуд’Артаньян, нежданно-негаданно оставшийся без своего Вергилия (впрочем, поневежеству в изящной словесности наш гасконец никогда и не прилагал к другуэтого имени), в одиночестве отправился бродить по Парижу. Случаю было угоднопривести его в кабачок у Люксембургских конюшен, где был устроен зал для толькочто изобретенной игры под названием бильярд (игра эта была настолько новой, чтоникто не додумался пока, даже склонные по любому поводу заключать париангличане, делать денежные ставки).

По причине той же новизны игроков вокруг массивного стола,крытого зеленым сукном, было совсем мало. Большая часть присутствующихвыступала в роли зрителей, намереваясь сначала хорошенько присмотреться к правилами приемам игры, чтобы не оконфузиться, поспешив, – и внимательно следила,как мелькают палки, именуемые киями, и щелкают большие костяные шары.