Человек зависим. Он боится неодобрения окружающих. Надо быть как все, походить на того, кто в авторитете, обретая так уверенность в себе.

Иметь собственное мнение в юном возрасте – настоящая роскошь. Особенно если ты рос, каждый свой шаг сверяя с внутренним компасом авторитарного отца и ожидая его одобрения.

Очень трудно ломать себя, трудно приспосабливаться. Еще труднее вопреки обстоятельствам и воспитанию взращивать независимое «я». Иногда без переломных моментов, воспринимаемых как трагедия, не обойтись. И я думаю, если бы не тот случай, я не стал бы тем, кем стал.

Так о чем мы? Жизнь всегда дает нам знаки. В один из совершенно обычных дней новенький парень Дима Калинин, тот, что пробовался к нам барабанщиком, посмотрев на Дашку, прошептал мне на ухо:

– Красавица она у тебя.

Вот так легко и просто он сказал то, в чем я уже давно не мог себе признаться. Что я подолгу смотрю на нее, любуясь, что она вызывает у меня какие-то совершенно невероятные эмоции, от которых вдруг замирает сердце в груди.

– Что? Нет, мы просто друзья.

– Ага! – подмигнул он.

– Я серьезно!

Конечно, многие парни из нашего класса уже вовсю встречались с девчонками. Некоторые из них даже хвалились «особыми» успехами. Но подозрение в том, что у меня имелась романтическая связь с девочкой, меня почему-то сильно смутила.

– Она, конечно, крепенькая, – с неловкостью в голосе произнес Дима, – но это все пройдет через год-два. Посмотри на меня, еще полтора года назад меня все звали Жиркой! Веришь?

Он, безусловно, хотел, как лучше – пытался приободрить меня или похвалить за то, что я не вижу изъянов в своей подруге.

Но именно тогда я впервые внимательно посмотрел на Дашу, отыскивая упомянутые недостатки, до этого дня я их не замечал. Ни единого. Да и сейчас вроде не видел ничего такого. Но посторонним было не по фиг, и это жалкое, ничего не значащее чужое мнение каким-то образом смогло посеять зерно сомнения в неустоявшейся психике пятнадцатилетнего пацана.

И я стал прислушиваться к тому, что говорят окружающие о Даше, пытаясь понять, важно ли для меня их мнение. Я прислушивался ко всем, кроме себя. И это стало фатальной ошибкой, лишившей меня всего.

Общественное мнение – это мнение тех, кого не спрашивают. Только тогда некому было мне об этом сказать.

Наши с Дашей отношения, несмотря на возникшие у меня сомнения, стремительно приближались к той точке, когда невозможно их игнорировать. Все чаще мне хотелось слышать ее голос, все больше времени проводить вместе. Все труднее нам было расставаться, и желание поцеловать ее не проходило.

Но я тормозил. Жалкий, неуверенный в себе, боящийся напугать ее своей неумелостью. И так и не решивший до конца, значат ли для меня хоть что-то замечания приятелей, которых стало все труднее призывать к спокойствию и уважению, когда они пускались в детальное и красочное описание того, что я мог бы сделать с пышными прелестями моей подруги.

Теперь я старше и знаю: надо было бить им морду. Не общаться с теми, кто позволял себе подобное. А тогда я был слишком забитым, нерешительным и вечно сомневающимся ботаником, которого от вида драки бросало в дрожь. Тогда мне и в голову не приходило, что это лечится – той же дракой, к примеру. Я просто принимал происходящее безропотно и безвольно.

Даша подошла ко мне не в лучший момент.

Они как раз отпускали шуточки по поводу того, что ко мне плывет моя баржа. Я попросил их заткнуться, но вышло неубедительно. «Давай, отбуксируй ее в порт», – сказал кто-то из них. И у меня была лишь секунда на принятие неверного решения. Я предпочел дистанцироваться. Чтобы они не смотрели на меня, не смеялись и прекратили свои издевательства.

Всего секунда – и слабость позволила панике взять верх над разумом. У меня не было времени подумать, каково придется ей, что она почувствует и будет ли ей больно. Мысли об этом пришли только на второй секунде, но это слишком поздно, ведь шаг в бездну уже был сделан и я стремительно летел в черную дыру вниз головой.

Все произошло за каких-то пару мгновений, но каждый раз я проматываю в голове ту сцену, мне кажется, что этого хватило бы на целый фильм. Один только ее взгляд – разочарованный, пораженный, он – как тысяча клинков, летящих мне в сердце. Я понял, что натворил, моментально. Но уже было невозможно отмотать пленку назад и все исправить.

Мне хотелось закричать, что я люблю ее, чтобы все знали. Я хотел остановить ее и показать всем, что для меня нет никого важнее ее. Я расталкивал людей, которые сбили меня с пути, я бежал за ней в надежде все исправить. Но одна гребаная секунда изменила разом наши жизни. И я должен был расплатиться за свою слабость сполна. Я чувствовал себя ничтожеством, не достойным ничего хорошего.

Я ушел из дома с минимумом вещей и черной дырой вместо сердца. Один из парней, с которым я учился в музыкалке, разрешил пожить в его гараже. Я лежал на старом диванчике в темном сыром помещении и ночи напролет пялился в грязный деревянный потолок. Днем приходил этот парень, ремонтировал старенький мотоцикл отца, я помогал ему, а ночами снова смотрел в потолок. Очень скоро нужда заставила меня искать работу, и та нашлась довольно быстро: уже через неделю я браво разгружал вагоны, не щадя своей спины.

Еще через две загремел в больницу с пневмонией: ночевки в гараже не прошли бесследно. Никто меня не навещал. Лечение было долгим и тяжелым. И я принимал его как наказание и думал только о том, что второго шанса не бывает. Такие, как я, его просто недостойны. Когда меня выписали, оказалось, что скоро осень и спать в гараже – не вариант.

Я забрал документы из школы, подал их в вечернюю в пригороде и попросил выделить мне место в общаге. Так о моем местонахождении узнали родители. Отец, потоптавшись в дверях, сухо позволил мне вернуться, мать рыдала, умоляя не ломать себе судьбу. Я не мог еще раз проявить слабость – только не это. Отказавшись возвращаться, извинился и положил начало другой жизни.

Днем я брался за любую работу, которую давали несовершеннолетним: таскал мебель и продукты, разносил газеты, помогал на стройке или в слесарной мастерской, штопал шины в шиномонтажке и даже красил стены в подъездах, если мне поручали. А вечером, как прилежный ученик, топал на занятия, где старался не уснуть, упав прямо на парту.

Как-то ближе к выпуску из школы мой сосед по общаге подошел ко мне с простым вопросом:

– Говорят, ты играешь на пианино? От нас клавишник ушел, нужна замена.

Я почти два года не касался инструмента. Мне казалось, что, стоит дотронуться пальцами до клавиш, и раны снова начнут кровоточить.

– Я уже давно не играю.

– Пожалуйста! Позарез надо! – Парень провел ребром ладони по шее. – Нас в «Дурке» позвали выступать. Полгода, каждые выходные! Тебе что, деньги лишние?

Финансовая составляющая для вечно голодного подростка стала решающей. Я согласился.