Пожалуй, получилось немножко несправедливо к этой паре. Сравнительно недавно мы с Томми их вспоминали, и он очень неплохо о них отозвался. Но я просто хотела объяснить, почему так скептически отнеслась к словам Рут о том, что они якобы видели ее «возможное я». Поначалу, повторяю, я не поверила и предположила, что Крисси что-то замышляет.

И еще одной причиной, чтобы во всем этом усомниться, была сама картина, которую нарисовали Крисси и Родни: женщина, работающая в симпатичном офисе за окном во всю стену. Мне в тот момент показалось, что очень уж это смахивает на «мечту о будущем», которая, как мы знали, была тогда у Рут.

Насколько помню, той зимой «мечты о будущем» обсуждали главным образом мы, новички, хотя кое-кто из старожилов тоже в этом участвовал. Те из них, что постарше — особенно уже приступившие к подготовке, — иной раз, стоило начаться такому разговору, тихо вздыхали и выходили из комнаты, но мы этого поначалу даже и не замечали. Я не очень-то понимаю, что происходило у нас в головах, когда мы беседовали на эти темы. Скорее всего, мы знали, что всерьез о таком говорить невозможно, но чистым фантазированием это для нас, я уверена, все-таки не было. Мне кажется, это давало нам возможность, когда Хейлшем остался позади, хотя бы какие-нибудь полгода, до всех разговоров о работе помощниками доноров, до уроков вождения, до всего остального, время от времени забывать, кто мы в действительности такие, забывать, что нам говорили опекуны, забывать услышанное от мисс Люси в тот дождливый день и все теории, которые мы выработали между собой за годы. Долго, конечно, так продолжаться не могло, но, повторяю, на эти несколько месяцев мы каким-то образом смогли устроить себе уютную отсрочку, во время которой наша жизнь иной раз представлялась нам лишенной обычных ограничений. Когда я вспоминаю теперь, мне кажется, что мы множество часов провели, сидя после завтрака в наполненной паром кухне или теснясь далеко за полночь у полупогасшего камина, поглощенные обсуждением планов на будущее.

Никто из нас, однако, не брал слишком высоко. Не помню, чтобы кто-нибудь заявил о своем желании стать кинозвездой или чем-то подобным. Типичным был разговор о должности почтальона или о работе на ферме. Довольно многие хотели быть водителями тех или иных машин, и часто, когда об этом заходила речь, старожилы начинали сравнивать разные живописные маршруты, по которым они проезжали, излюбленные придорожные кафе, трудные развязки и тому подобное. Сейчас, конечно, я в таком разговоре многим из них сто очков вперед могла бы дать. Но тогда я только жадно слушала и голоса не подавала. Иной раз, когда время было позднее, я закрывала глаза, прислонялась к валику дивана — или к плечу молодого человека, если вечер приходился на один из коротких периодов, когда я была официально «чья-то», — и то засыпала, то просыпалась, позволяя лентам дорог разматываться в моем воображении.

Возвращаясь к тому, с чего начала, скажу, что дальше всех в такой беседе часто заходила именно Рут — особенно в присутствии старожилов. Об офисах она принялась рассуждать уже в начале зимы, но по-настоящему это обрело жизнь и стало ее «мечтой о будущем» после того утра, когда мы с ней ходили в деревню.

Тогда стояли сильные холода, и мы мучились с газовыми обогревателями. Мы целую вечность проводили у этих ящиков, пытались зажечь газ, щелкали, щелкали без всякого толку и в конце концов на один за другим махали рукой, как и на комнаты, которые они должны были обогревать. Кефферс отказывался ими заниматься, заявлял, что это наша обязанность, но потом, когда стало холодно не на шутку, все-таки дал конверт с деньгами и написал на бумажке, какое топливо для запальных горелок надо купить. Сходить за топливом в деревню вызвались я и Рут, и морозным утром мы отправились. Когда дошли до того места, где по обе стороны дорожки высоко поднимались живые изгороди и земля была усеяна замерзшими коровьими лепешками, Рут, которая немного отстала, вдруг остановилась.

Почувствовала я это не сразу, а несколько секунд спустя, и, когда обернулась, увидела, что она дует на пальцы и смотрит вниз, захваченная чем-то, что лежит у ее ног. Я подошла, решив сначала, что это какое-нибудь несчастное существо, погубленное морозом, но оказалось, что это цветной журнал — не из «журнальчиков Стива», а радостное глянцевое издание, какие получают с газетами бесплатно. Он лежал раскрытый на яркой рекламе во весь разворот, и, хотя бумага намокла и один угол испачкался, видно было все хорошо: восхитительно современный офис с открытой планировкой, где трое-четверо сотрудников о чем-то друг с другом весело переговариваются. Помещение, люди — все на картинке было блестящее. Рут смотрела на нее, смотрела, а когда заметила рядом меня, сказала: «Вот где стоило бы работать!»

Потом она опомнилась — может быть, даже рассердилась, что я ее на таком поймала, — и пошла вперед гораздо быстрей, чем раньше.

Но через несколько дней, когда мы небольшой группой сидели у камина в фермерском доме, Рут заговорила о том, в каком офисе хотела бы в идеале работать, и я узнала обстановку мгновенно. Она не упустила ни одной подробности — сказала про растения, про сверкающее оборудование, про вертящиеся кресла на колесиках, — и все это было так живо и ярко, что ее слушали, не перебивая, бог знает сколько времени. Я пристально на нее смотрела, но ей, кажется, и в голову не приходило, что я могу связать одно с другим, — может быть, она и забыла, откуда взялась картина. Она сказала даже, что все в ее офисе должны быть людьми «динамичными, целеустремленными», и мне ясно вспомнилось, что именно эти слова крупными буквами были напечатаны в верхней части фотографии: «Вы динамичны? Целеустремленны?» — что-то в этом роде. Разумеется, я молчала как рыба. И даже, слушая ее, невольно стала воображать, будто это и в самом деле возможно: в один прекрасный день мы все, может быть, отправимся в какое-нибудь такое место и дружно начнем там новую жизнь.

Были у камина, конечно, и Крисси с Родни, сидели и впитывали каждое слово. День за днем потом Крисси упорно старалась вовлечь Рут в очередной разговор об этом. Скажем, они сидят в углу, я прохожу мимо и слышу, Крисси спрашивает: «А ты уверена, что вы не будете друг друга отвлекать от работы, если окажетесь все вместе в таком учреждении?» Просто чтобы опять навести Рут на эту тему.

Насчет Крисси должна сказать — причем это относится и ко многим другим старожилам, — что, при всем ее покровительственном отношении к нам сразу после нашего приезда, она испытывала священный трепет по поводу того, что мы из Хейлшема. Я далеко не сразу это поняла. Взять, например, то, что связано с офисом Рут: сама Крисси в жизни не стала бы рассуждать о работе в офисе, тем более в таком, как этот. Но из-за того, что Рут приехала из Хейлшема, эта идея как-то вдруг оказалась в пределах осуществимого. Вот как смотрела на все Крисси, и некоторые высказывания Рут, мне кажется, подталкивали ее и других к мысли, будто неким таинственным образом мы, хейлшемские, существуем по особым правилам. Прямой лжи старожилам я, правда, от Рут никогда не слышала; просто каких-то вещей она не отрицала, на какие-то намекала. Были случаи, когда я могла устроить ей холодный душ; но если Рут и испытывала иногда замешательство, встретившись со мной взглядом посреди своего рассказа о чем-нибудь, она все равно, похоже, была уверена, что я ее не выдам. И я, конечно, не выдавала.