Двенадцатиэтажный домина, кирпичный огромный куб, был втиснут в пространство между Большой Ордынкой, Старомонетным, Большим Толмачевским и Пыжевским переулками, оттяпав у Замоскворечья целый квартал. Построенное без особых архитектурных изысков — камень на камень, кирпич на кирпич, — по замыслу создателей, здание должно было олицетворять идею незыблемости власти, опирающейся на расщепленный атом. Огромные колонны, расчерченные желобками каннелюр, мощные карнизы являли взорам людей воплощенную в камне вечность силы.

Долгие годы мрачное здание пугало жителей Замоскворечья своей таинственностью и анонимностью. Опытные глаза обывателей легко улавливали ореол опасности, исходящий от здания, и скользили мимо него, не поднимая глаз.

Время, сменяя эпохи, делало свое дело. Здание потеряло анонимность. У парадного входа появилась доска со словами «МИНИСТЕРСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПО АТОМНОЙ ЭНЕРГИИ. МИНАТОМ».

Само здание, все еще оставаясь организующим центром квартала, походило на орденский монастырь, монахи которого уже потеряли свое влияние на окружающий мир и неумолимо разоряются. Сквер, окружавший фасад Минатома, отделенный от улицы тяжелой чугунной решеткой, был вытоптан до черноты, усыпан пивными пробками, окурками, обрывками бумаг, пустыми сигаретными пачками и походил на загон для скота в разоренном колхозе. Снаружи на стенах твердыни, демонстрируя разрыв между амбициями и финансовыми возможностями хозяев, было навешено множество сплит-систем локального кондиционирования. Андрей насчитал их несколько десятков, причем обратил внимание, что все они были явно не высшего класса, принадлежали разным производителям — японским, южнокорейским, европейским и, должно быть, приобретались в разное время.

Державной тяжестью Минатом многие десятилетия давил не только улицу. Своей угрюмостью он угнетал и тех, кто отдал жизнь служению науке элементарных частиц, и клерков, следивших за сохранением режимности учреждения. Дефицит нормального человеческого общения в коллективе, боязнь сказать что-либо лишнее, постоянное ощущение дамоклова меча секретности над головами ломало, калечило характеры и судьбы людей…

Стены мрачного дома многое помнят, но вряд ли когда-то обо всем этом расскажут. Тем не менее от людских глаз не спрячешься. Чужие глаза наблюдательны. И они видели, что даже куратор ядерных разработок кровавый менгрел Лаврентий Берия часто не мог скрыть своего страха, когда дело касалось атомного проекта. Глаза под холодными стекляшками пенсне таили в себе глубоко затаенный испуг.

Особо это обозначилось в августе сорок девятого года, когда на Семипалатинском ядерном полигоне шел отсчет времени перед первым советским атомным взрывом.

В бункере командного пункта, подобрав тяжелое пузо, Берия стоял за спиной академика Курчатова и дышал ему в ухо. Руки менгрела дрожали. Он тяжело переминался с ноги на ногу и все время недовольно бурчал:

— Ничего у вас не получится… Ничего…

Все, кто были в бункере, заметили, что ответственный перед Сталиным за проект высокий партийный чиновник говорил «не у нас», а «у вас», словно заранее готовился свалить вину на других.

За три минуты до взрыва, предвещая нарастание цепной реакции, фон нейтронов удвоился. Физика работала по своим законам, не боясь гнева шефа госбезопасности. А тот ходил по бункеру, как лев по клетке.

— Нет, я знаю, у вас ничего не получится! Ничего!

Кто знает, может он даже догадывался, кто потащит его самого в лубянский подвал, чтобы выяснить, почему не пошла реакция. Кто знает…

— Не получится!

А оно получилось! Курчатов выскочил из бункера и глядел вдаль, где светилось зарево взрыва.

— Она! Она! Все сработало!

Только страшный Лаврентий Павлович все еще не мог отойти от страха и спрашивал:

— Скажите, это точно, как у американцев? Точно? Не втирает нам очки Курчатов? Можно докладывать товарищу Сталину об успехе?

Андрей поднялся по ступеням парадного крыльца, вошел внутрь здания и сразу понял — редут, преграждавший демократический путь к министру, сразу одолеть не удастся.

Охранник в форме бросил взгляд на Андрея, будто сфотографировал, и тут же безошибочно определил: человек посторонний, залетный и вошел внутрь случайно.

Кивнув напарнику, чтобы тот был готов при случае оказать силовую поддержку, охранник спросил:

— Вы к кому?

— К министру, — ответил Андрей, — мне нужно с ним поговорить.

Посетитель не походил на пьяного, значит, что-то неладно было у него с головой. Разве может нормальный гражданин демократического общества ни с того ни с сего воспылать желанием встречи с министром?

Охранник видел такого всего один раз за десять лет беспорочной службы у врат министерства, да и того тогда сразу увезли в дурдом с диагнозом параноическая психопатия. Диагноз охранник хорошо запомнил, потому что, пока бригада врачей возилась с психом, он закадрил пухленькую медсестру и назначил ей встречу. А уж вечером в минуту расслабляющей близости она рассказала, что параноические психопаты — это тупоголовые борцы за правду и не столь опасны обществу, сколь государственному начальству. Обществу опасны психопаты сексуального круга. Вот кого стоит остерегаться, особенно женщинам.

— Вы записаны на прием? — спросил охранник.

— Нет, потому что необходимость встречи возникла случайно.

Второй охранник приблизился к напарнику, на всякий случай прикидывая, каким приемом будет удобнее всего нейтрализовать посетителя.

— Я понимаю, — сказал первый охранник. — Такого рода необходимость возникает у многих. Но министр у нас один. Поэтому с посетителями работают в приемной. Если там сочтут, что вопрос способен решить только министр, вам организуют с ним встречу.

— Ребята, — Андрей без труда разобрался в позиции, которую заняли охранники. — Вы ведь люди опытные. И, похоже, знаете, что такое секретность. Так вот у меня к министру вопрос государственной важности. Не для приемной.

— Зря вы так, господин…?

— Назаров.

— Зря вы так, господин Назаров. В приемной работают люди, допущенные к военной и государственной тайне. И вообще у нас в министерстве, извините, даже в сортир не пускают без специального допуска к секретам.

Охранник мог бы сказать, что псих, которого они канализировали в дурдом, пришел изложить министру секретную формулу детонации азота. Один импульс — и финита ля комедия: весь азот атмосферы взорвется, очистив Землю от скверны… Но говорить не стал.

— Я понимаю, — согласился с убедительными доводами охранника Андрей. — Скажите, а можно вызвать вашего начальника?

Идея пришлась охраннику по душе. Пусть шеф лично убедится, с какими типами здесь на вахте имеют дело его подчиненные.

— Что вам? — спросил начальник охраны, плотный грибок-боровичок с лицом профессионального поддавалы.