– Я любил ее, – сказал Патрик. – И я сомневаюсь, что твое умение сражаться уберегло бы меня от такого рода ран.

Бадр вздохнул и крепко обнял Патрика за плечи.

– Но если эта женщина, как ты утверждаешь, верит в милосердного Бога, то почему тогда она думает, что Ему непременно хочется сделать ее несчастной и одинокой? – спросил он. – Как она может полагать, что Бог хочет, чтобы ребенок, который является ее плотью и кровью, рос без материнской любви?

Патрик Грант, держа младенца в одной руке, пошел к сходням, ведущим на борт корабля, пришвартованного к стене гавани. Корабль этот, представляющий собой трехмачтовую каракку[10] с треугольными парусами и называющийся «Фувальда», скрипел и стонал, покачиваясь на воде. Он был похож на привязанного гигантского зверя. Среди прочих людей на палубе возле бизань-мачты[11] стояла молодая женщина, полненькая, с рыжеватыми волосами. Она слегка повернулась, глядя на Патрика и его сына. Бадр, наклонившись, взял корзину, предназначенную для младенца, и пошел вслед за другом.

– Он не будет расти без матери, – уверенно произнес Патрик. – Я тебе обещаю. Я обещаю это ему – обещаю здесь и сейчас…

Видение прервалось. Бадр очнулся и осознал, что находится в пещере. Он отвел взгляд от полоски солнечного света и посмотрел на профиль Джона Гранта.

– Расскажи мне о моей матери, – снова попросил Джон Грант. Для него прошло лишь несколько мгновений, в течение которых Бадр пару раз вдохнул и что-то пробормотал.

– Я думаю, она была заблудшей душой, – сказал Бадр, стараясь держаться за настоящее.

Джон Грант посмотрел сверху вниз на своего друга. Его охватило настойчивое желание узнать от Бадра побольше. Но он видел, что этот человек потихоньку отдаляется, уплывая прочь, – как корабль, у которого развязались швартовы. Время от времени он, казалось, был совсем близко, но затем снова уплывал далеко-далеко, увлекаемый темным течением.

Мавр лежал в лужице крови, которая вытекала из его раны губительной струйкой и которую Джон Грант был не в состоянии остановить.

– Я хочу пить, – тихо произнес Бадр.

Джон Грант потянулся за бутылкой с водой, стоявшей рядом с ним. Вода, которая попадала в пещеру сверху и, заполняя небольшое углубление, вытекала наружу, была вполне пригодна для питья. Джон Грант приподнял голову мавра, поднес бутылку к его губам и влил немножко воды ему в рот. Бадр смог проглотить эту воду и не закашляться, а потому Джон Грант влил в его рот еще немного воды.

– Тебе не следует пить слишком много, Медведь, – заметил юноша, убирая бутылку от губ великана.

– А что это изменит? – прошептал Бадр, и Джон Грант позволил ему сделать еще несколько глотков.

На этот раз грудь Бадра вдруг напряглась и он, задрожав всем телом, зашелся в мучительном кашле. Джон Грант просунул руку под голову мавра и повернул его лицом вниз, опасаясь, что он может задохнуться. Бадр сплюнул, чтобы очистить рот. Плевок этот представлял собой темную кровь, смешанную с водой. Бадр уставился на него, и его взор затуманился.

– Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил… сотворил человека из сгустка…[12] – пробормотал он.

– Что? – спросил Джон Грант, ласково гладя длинные темные волосы мавра, но тот не ответил и, снова обретя покой, уплыл далеко-далеко…

В это мгновение Бадр опять стал маленьким мальчиком, который сидел с другими такими же мальчиками за деревянным столом, заваленным книгами. Мальчики изучали слово Божье – как и должны были делать все новообращенные мусульмане. Они заучивали наизусть на арабском языке Коран, что означает «чтение вслух».

Бородатый мужчина, голова которого была обмотана длинной белой материей, произносил коротенькие отрывки из Корана один за другим. Бадр и остальные мальчики старательно повторяли их, опасаясь, как бы их не наказали.

– Читай! И Господь твой щедрейший, который… научил человека тому, чего он не знал, – сказал юный Бадр своим тоненьким ребячьим голоском.

Он держал голову слегка наклоненной, чтобы не встречаться взглядом со своим строгим учителем.

Когда же он все-таки поднял голову, перед ним было лицо Иззи. Она говорила ему, что любит его.

– Ну же, поцелуй меня, – сказала она.

Ее длинные волосы цвета меда свободно лежали на плечах. Он сделал шаг к ней и запустил пальцы в этот водопад волос. Затем он обхватил ладонями ее голову, прижал девушку к себе и почувствовал, какая она хрупкая, – словно фигурка, сделанная из стекла. Получится ли у него обеспечить Иззи безопасность, если одним лишь прикосновением своей руки он может случайно навредить ей.

– Поцелуй меня, – уже требовательнее произнесла она, опуская веки. Ее нежные губы слегка приоткрылись, и он разглядел края белых зубов.

Поцеловав ее, он притянул Иззи к себе, как будто хотел сделать девушку частью себя.

Когда Бадр открыл глаза, перед ним был только сгусток крови, который он сплюнул на пол пещеры.

– Раковина гребешка, – сказал он. Его голос был слабым, еле различимым.

Джон Грант совсем забыл об этом подарке на память и стал искать его глазами. Раковина лежала на его плаще, куда он положил ее, прежде чем броситься на поиски Ангуса Армстронга. Юноша протянул руку и поднял раковину вместе с платком. Усевшись рядом с Бадром, он провел пальцем по краю раковины. Она была на ощупь старой, сухой и хрупкой.

– Ты знаешь, что она означает? – спросил Бадр.

– Означает? – Джон Грант пожал плечами. – Нет.

Бадр снова закашлялся, но скорее от разочарования, чем от боли.

– Я никогда не рассчитывал на то, что у меня будет время дать тебе надлежащее образование, – сказал он. – И, похоже, я был прав.

Он пристально смотрел на юношу, снова и снова поражаясь тому, насколько тот похож на своего отца.

– Раковина гребешка является символом… – мавр на пару мгновений замолчал, чтобы сделать вдох, – гробницы святого Иакова в Галисии. Паломники уносят оттуда такие раковины в память о совершенном ими путешествии.

– И эта раковина принадлежала моей матери? – спросил Джон Грант.

– Туда твой отец отвез твою мать, – сказал Бадр. – После того как он спас ей жизнь, Патрик повез ее к гробнице в надежде, что там она будет в безопасности. Увез ее подальше.

– Подальше от чего? – спросил Джон Грант. – И от кого?

Бадр посмотрел в глаза молодого человека и улыбнулся.

– Подальше от всего мира, – ответил он. – Подальше от Роберта Джардина, Ангуса Армстронга и всех остальных. Я предпочел бы, чтобы ты услышал когда-нибудь все это от нее самой.