И Плетнев помчался в прокуратуру.

Милу ему ждать фактически не пришлось. Она позвонила Антону и сказала, что все для себя необходимое просмотрела, а теперь едет к ним, в прокуратуру, и просит, чтобы срочно доставили из СИЗО, или где тот содержится, дежурного оператора Платонова. У нее есть к нему серьезный разговор. Плетнев попытался было выяснить какой, но Мила отрезала:

— Важный, — и отключилась.

«Неужели нашла? — подумал Плетнев. — Вот умница какая! Ах, хороша девушка!..»

Но потом он вспомнил ехидное сообщение Турецкого о том, что сегодня или, во всяком случае, не позже, чем завтра, сюда пожалует Ирина Генриховна. И подумал, что если еще утром он обиделся на то, что Саша не поверил ему, то сейчас Антону стало это совершенно безразлично. Вплоть до того, что попросту наплевать. А почему? Да потому, наверное, что Мила заняла полностью за сегодняшнее утро — про минувшую ночь и говорить не приходится! — все его мысли, и ни о ком другом он больше не хотел думать. И не будет. Вот так, прямо, и придется сказать этому упрямцу, чтоб он утих и заткнулся со своими истериками: никому его жена, кроме самого Турецкого, не нужна. А что касается Васьки, так тоже ничего страшного не произойдет, отучится парень за ручку чужой женщины держаться, отвыкнет. Он же — подросток, многого еще не понимает. Ему женщина, похожая на его мать, ею же и кажется… Да и самой Ирине Генриховне неплохо бы стать с ним пожестче, раз уж взялась воспитывать, не разрешать Ваське садиться себе на шею… Впрочем, это — вопрос будущего. Ближайшего, правда…

Но, пребывавшему в понятной эйфории Плетневу как-то и в голову не пришло, что не только его сын, но и он давно уже, если быть совершенно откровенным хотя бы с самим собой, должен был понять, что сам уютно устроился на шее жены своего товарища и слезать как-то не собирался. Может, по той причине, что не считал такую постановку вопроса справедливой для себя: все-таки не он напросился, а, наоборот, именно его та же Ирина Генриховна, с подачи своего мужа, вытащила из омута глухого пьянства и фактически заставила вспомнить все свое прошлое. Что, между прочим, и дало им возможность поймать маньяка-террориста. И это не он, Антон, а конкретно Ирина Генриховна лично, по собственной инициативе, взялась за воспитание Васьки. Антон никогда не просил ее об этом. И сам же Турецкий прежде не возражал. Напротив, покупал Ваське всякие игрушки, тот же ноутбук подарил, с которым теперь сынишка не расстается. В комнате своей дочери поселил, чтоб Ирина не носилась ежедневно на край света, на окраину Москвы. Даже в школу на Комсомольском проспекте, фактически напротив своего дома, помог устроить! О чем это говорит? Да о людской порядочности, в первую очередь…

А ревность? Что поделаешь, конечно, слепое чувство… Она у каждого может возникнуть, даже и без веской причины. На пустом месте.

Не мог он, да и не хотелось Антону разбираться со всеми семейными сложностями Турецких. Но уж если начистоту, то Сашка сам кобелина порядочный, по себе небось обо всех мужиках судит. Но сказать ему об этом, понимал все-таки Антон, это значило обрести в его лице заклятого врага. Причем до конца дней. Ну, что поделаешь, такой характер. Правда, у Плетнева проскальзывала мысль, что Сашка с этой его Капитолиной тоже маленько зарвался, баба-то она видная, эффектная, таких мимо рта, что называется, пропускать грех, а их с Сашкой откровенная уже связь просто в глаза бросается. И если Ирина что-то почует, то придется Турецкому самому до конца дней своих в виноватых ходить. И вот в этом случае ему вполне можно будет оказать дружескую услугу, убедить Ирину, что никакое это у ее мужа не увлечение, а та же бесконечная работа неутомимых мозгов. Ну, втемяшилась ему в голову идея отыскать следы прошлого в биографии какого-то полковника, впавшего в амнезию! Вот и Меркулов — в курсе, даже помогает. И Антон поможет всегда, если Саша просто попросит, а как же! Спокойно так убедить. Помирить, наконец, и снять вопрос навсегда. И такое решение показалось Плетневу наиболее вероятным и правильным. Не мог он и догадываться о том, какой милый сюрприз уже приготовил ему любимый сынишка…

Дежурный оператор диспетчерского пульта управления электростанцией, проводивший тестирование в тот злополучный день, когда произошла авария, был доставлен из СИЗО, где он содержался последние несколько дней, — а это почти с городской окраины. И пока его везли в прокуратуру и закованного — по закону — в наручники, вели в кабинет следователя, Мила успела тоже подъехать. Антон встретил ее внизу и провел мимо дежурного, который хитро подмигнул ему, мол, не теряйся, девочка ничего!

Встретились они уже в кабинете Липняковского. Конвоир еще стоял у двери, ожидая распоряжения. Антон обратил внимание, что парень, лет тридцати, явно не старше, стоит в наручниках.

— А это зачем? — кивнул он на наручники Липняковскому, и тот мгновенно отреагировал по-своему. Приказал конвоиру:

— Наручники снять! Сам пока свободен. Ожидай внизу. Мы тут недолго, и повезешь обратно.

Мила с недоумением посмотрела на Антона, потом с еще большим удивлением на Липняковского и пожала плечами. Подошла к дежурному оператору.

— Это ты — Борис Платонов?

Тот кивнул.

— Рада знакомству, — она протянула руку. Платонов как-то неловко пожал ее ладонь. Немного по-мальчишески шмыгнул носом.

Мила взяла его под руку, подвела ближе к окну и подвинула ногой стул.

— Садись. — И взяла себе второй, от стола следователя, уселась рядом. — Можно на «ты»?

Тот опять кивнул — несколько уже растерянно. Но тут же вмешался Липняковский:

— Это наш подследственный!

Непонятно, против чего он протестовал: против нормального человеческого разговора, что ли? Или приличествующего интеллигентным людям обращения друг с другом? Мила подняла на него глаза, пожала плечами и спросила:

— И что? Уже не человек?

Следователь не знал, что ответить, и промолчал.

— Это ты писал программу? — спросила она у Платонова.

— Не я один. Наше бюро.

— Отличная работа. Поздравляю, — Мила хлопнула Платонова по руке. — Значит, мы — коллеги. Давай смотреть…

Мила достала из сумки, висевшей у нее на длинном ремне через плечо, ноутбук, поставила себе на колени, раскрыла.

— Э-э, простите, Людмила Сергеевна, есть же стол, — Липняковский показал ей на свое место за столом, предлагая, видимо, сесть, а подследственного вернуть на положенный ему стул по другую сторону стола.

Но Мила небрежно отмахнулась:

— Здесь нам удобней!

Антон сдержал усмешку и, обратив на себя внимание следователя, негромко сказал ему:

— Давайте, Витольд Кузьмич, не будем им мешать работать. Я так вижу, что в этом деле, — он с улыбкой кивнул на ноутбук, — мы с вами все равно не понимаем.

— Ну, почему же? — попытался было возразить Липняковский, но не стал продолжать спорить, сам уселся за столом, не спуская, однако, глаз с подследственного.