Я улыбнулся, но улыбка вышла кривой, потому что я почувствовал, как встопорщились усы. Я понимал, что не могу потребовать у короля объяснить свое замечание насчет зависти. Посему произнес небольшой спич:

— Ваше величество, вчера ночью произошло что-то непонятное, из ряда вон выходящее. Я не жалуюсь, что мне устроили западню, что отобрали оружие. Но в хижине, куда меня поместили, оказался мертвец. Не сочтите это за жалобу. Тем не менее я подумал, что вы должны знать об этом.

Известие вызвало крайнее недовольство короля. Его искренне возмутило происшедшее.

— Что я слышу? — сказал он. — Здесь какое-то недоразумение, а не злой умысел. Я должен разобраться в этом деле.

— Должен признаться, ваше величество, я почувствовал некоторую враждебность ваших людей. Мой проводник чуть не умер от ужаса. Мне тоже было не по себе, если говорить начистоту. Я не хотел тревожить ваших покойников, но все-таки взял на себя смелость вынести труп из хижины. Но хотелось бы знать, что все это значит.

— Что значит? Насколько я осведомлен — ничего.

— Спасибо, вы успокоили меня. Однако потом кто-то снова принес мертвеца в нашу скромную обитель, и мне с моим человеком снова пришлось пережить два-три неприятных часа.

— Приношу извинения. Самые искренние. Чистосердечные. Представляю, как это встревожило вас.

Короля не интересовали подробности происшествия. Он даже не спросил, что это был за труп — мужчины, женщины или ребенка.

— В вашем племени, должно быть, умирают многие. По пути к вам я видел нескольких повешенных людей.

Дафу не стал ничего объяснять, заметил только:

— Мы переведем вас в другое место. Вы будете моим гостем.

— Благодарю покорно.

— За вашими вещами пошлют.

— Мой человек уже принес их. Он до сих пор не завтракал.

— Об этом позаботятся.

— И мой пистолет…

— Как только появится необходимость стрелять, вы его получите.

— Я слышу львиный рев, это не связано с тем, что вы рассказали о смерти… — Я не закончил вопрос.

— Что привело вас к нам, мистер Хендерсон?

Король внушал доверие, и я почувствовал потребность поделиться с ним, но он так искусно ушел от разговора о львах, что я ответил предельно лаконично:

— Я просто путешествую.

Обстановка требовала душевного равновесия, которого мне не хватало. Я вытирал лицо платком и гадал: «Кто из этих женщин королева?» Поскольку было невежливо глазеть на пышнотелых соблазнительных обитательниц гарема, я уставился взглядом в пол, чувствуя, что король наблюдает за мной. Он держал себя совершенно свободно, тогда как я был как скован. Да, он взмывал вверх точно ангел, а я камнем шел ко дну. Я с завистью смотрел на него усталыми глазами (таким образом признавая себя виновным в порочной страсти, которую он разгадал во мне) и видел торжествующего мужчину во цвете лет, окруженного внимательными любящими женщинами.

— Не возражаете, если я задам несколько вопросов, мистер Хендерсон? С какой целью вы путешествуете?

— Как вам сказать? И сам пока толком не знаю. Поживу — увижу. Скажу одно: нужно быть очень богатым человеком, чтобы совершать длительные и далекие путешествия. Я мог бы добавить, что есть люди, которые способны только быть, хотят просто жить (не о таких ли писал Уолт Уитмен: «Довольно просто жить, довольно жалких буден! Насытим радостью наш каждый день и каждое стремление»). Но есть и другие, которые мечтают стать. У тех, кто хочет просто жить, есть все шансы на успех, перед ними открыты любые дороги. А тем, кто мечтает стать, вечно не везет, и дела у них не клеятся. Им приходится постоянно объясняться перед удачливыми, искать оправдания своим поступкам. Их призывы навязли в ушах: хватит мечтать! Пора уже стать чем-то или кем-то! Пусть душа очнется от спячки. Проснись, Америка, и посрами всезнаек…

Ничего этого я не стал говорить королю.

— Меня можно назвать просто туристом, — выдавил я.

— Или странником. Мне нравится ваша разборчивость.

Я хотел было поклониться, но это сложно сделать, когда сидишь сгорбившись, ощущая запах своего немытого тела.

— Вы делаете мне честь, называя странником. В моих краях полно людей, которые держат меня за бродягу.

На протяжении всего разговора я старался как бы пощупать пальцами сложившиеся обстоятельства. Пока все шло неплохо, но только пока. По словам Айтело, король Дафу первоклассный мужик. Да и мне он нравился. С другой стороны, не следовало забывать, что я попал к дикарям, что меня отвели на ночлег рядом с мертвецом, что я видел несчастных, повешенных вверх ногами… Жутко ныла шея, рябило в глазах, и я смотрел на привлекательных женщин не так, как они того заслуживали. Надо брать в расчет существенное, только существенное, ничего, кроме существенного. Гнать прочь видения, не относящиеся к делу. Вещи вообще не такие, какими кажутся на первый взгляд.

Что касается короля, его интерес ко мне явно рос. Он всматривался в меня все пристальнее и пристальнее. Но как узнать, что таится в его душе? Бог не дал мне и половины той проницательности, которая требуется в жизни. Если я не мог вполне доверять здешнему повелителю, то обязан по крайней мере понять его. Понять? Но как? Так же легко и просто, как вытащить из похлебки угря, уже разрубленного на куски и брошенного в котелок. На нашей планете миллиарды пассажиров, и до них были миллиарды, и после них будут тьмы и тьмы, и ни одного из них, ни единого никому не дано понять. Ни за что и никогда! Один русский поэт верно писал: «Другому как понять тебя?» Когда подумаешь, какие надежды я возлагал на взаимопонимание, хочется плакать бессильными слезами. Вы, естественно, можете спросить, какое отношение количество людей имеет к моему положению. Законный вопрос. Нас угнетают числа. И тем не менее мы должны быть более терпимы к множеству. Находясь в точности посередине между солнцами и атомами, когда каждый наш палец представляет собой тайну тайн, мы должны привыкнуть жить по закону больших чисел. В истории было, есть и будет великое множество людей, и если вдуматься, это замечательно. Простофили думают, что количество способно похоронить нас заживо, и оттого впадают в уныние. Бред собачий! Числа и впрямь опасная штука, но они смиряют гордыню. Это хорошо.

И все-таки я всегда верил в человеческую способность понимать. Возьмите расхожую фразу: «Отче, прости им грехи их, ибо не ведают, что творят». Ее можно истолковать как обещание, что со временем мы осознаем чудовищность наших поступков. Это звучит как предостережение, даже как угроза.

Я задумался, прислушиваясь к шевелению собственных извилин. Король заметил:

— Непохоже, чтобы вы вымотались в долгой дороге. Вы сохранили много сил. Чрезвычайно много. Я понял это с первого взгляда. Вы сказали, что выстояли в схватке с Айтело. Или не одолели его только из вежливости. Однако вы не отличаетесь особой деликатностью, если судить по первому впечатлению. Не хочу скрывать: мне еще не доводилось видеть такого редкого продукта естественного развития.