Но Элиен и не думал драться, хотя слова Наратты поставили его на шаткую грань между высокородным спокойствием и вспышкой бешеной ярости.

– Ты говоришь, грюты стали непроницаемы для зла. Я верю тебе, но даже ты, грют из грютов, сын грюта и внук грюта, вполне проницаем для железа, для клыка, для Когтя Хуммера, не так ли? Твои слова о зле вкусны для моих ушей, но в моих глазах еще стоит горечь Сагреалы, я все еще вижу, как дымится сердце доброго уллара Фараммы. Сила Урайна велика! Десяток его кутах стоит сейчас больше, чем целый теагат твоих отборных бойцов. Чтобы подорвать его могущество, надо уничтожить Чашу. А чтобы уничтожить Чашу, следует предпринять опасное путешествие. Этот путь – мой и ничей больше. Отпусти меня, Наратта, сын Эстарты, и ты войдешь в память потомков как мудрейший из мудрейших.

– Нет. Пусть наш спор рассудит Игра. Анима-тхат! Элиен удивленно вздернул брови:

– Анима-тхат?

– Плохо переводится, – пожал плечами Герфегест. – Очень сильное заклятие, которое произносят обычно при вынесении смертного приговора.

Элиен ответил скептической миной.

* * *

Прошли еще четыре дня Игры. Люди на доске умножались, погибали, вновь умножались, но никому не удавалось достичь победы или хотя бы подавляющего численного преимущества, позволяющего надеяться на победу.

Элиен волновался. Лето кончается, сила Урайна крепнет, а он здесь удовлетворяет пустые амбиции диковатого царька. Наратта приложил достаточно стараний, чтобы Элиен не сбежал. Всюду сына Тремгора сопровождал вроде бы почетный эскорт из двенадцати щитоносцев, и тот никак не мог улучить удобного момента, чтобы хотя бы посовещаться с Герфегестом.

Элиен начал задумываться о побеге. Но чем дольше он обсуждал с раковиной различные варианты, тем яснее становилось, что побег не сулит ему ничего хорошего. Наратта, несмотря на свои заявления о мире и дружбе с Севером, наверняка не остановится ни перед чем, лишь бы Элиен не покинул Асхар-Бергенну вместе с оружием Эллата.

* * *

– Милостивый гиазир, пробудись. – Горячий шепот Гаэт был, пожалуй, единственным звуком во Вселенной, способным пробудить Элиена от самого крепкого сна. – Пробудись!

– Что случилось? – спросил сонный Элиен, почувствовав неладное.

Этим вечером он приказал приглянувшейся ему рабыне из уманны Наратты навестить его. Ничего не подозревающая смуглянка с миндалевидным разрезом глаз и округлыми пышными бедрами явилась в назначенный срок.

Исходя из довольного выражения ее милого личика, Элиен заключил: она очень гордится тем, что северянин, оставшись холоден ко всем остальным ее подругам, выбрал именно ее. И она была готова на славу попотчевать воина, с которым почтителен сам великий Наратта, своими умелыми ласками.

Но у Элиена был свой план на эту ночь. Он вынул из сарнода браслет. Черных камней в нем теперь было на два меньше, чем в тот день, когда он получил его над телом Кавессара. Элиен понимал, что утром следующего дня он недосчитается и третьего.

Сын Тремгора вздохнул. Эту несложную закономерность мог бы заметить любой, кто умеет считать, но расстраиваться по этому поводу мог лишь тот, чье сердце ранила трогательная итская девушка. Олененок.

Элиен поцеловал персиковую щеку Гаэт и привычным жестом попытался нащупать рядом с собой оружие Эллана. Пустота. Голова раскалывалась от жуткой боли в висках.

– Та рабыня, которую ты призвал, чтобы увидеть меня еще раз, была зла к тебе. Прежде чем ты надел ей на руку мой браслет, она успела подсыпать тебе в питье снотворное зелье. Увы, я догадалась об этом только сейчас! – Гаэт была встревожена.

Элиен прислушался. Полная, непроницаемая тишина.

Глаза постепенно привыкали к темноте, которая все-таки не была непроглядной – сквозь окно сочился свет звезд и восходящей луны. Элиен взял кресало, зажег светильник. В комнате все было без изменений, если не считать отсутствия оружия Эллата. Ну держись, Наратта, сын Эстарты.

– Прости меня, Гаэт. Мне придется ненадолго покинуть тебя, моя девочка, – прошептал он, с трудом отрывая взор от ее соблазнительного плоского живота и упругой груди, за которую правитель Наратта не задумываясь отдал бы лучшую половину своей уманны.

– Удачи тебе, милостивый гиазир. – Гаэт откинулась на шелковые покрывала грютского ложа.

“Увижу ли я ее еще раз?” – спросил себя Элиен, в сотый раз обещая себе более не пользоваться браслетом из черных камней. Слишком много боли приносило ему расставание.

* * *

Элиен подошел к двери, которая оказалась незапертой – знак уважения к гостю-пленнику. А чего бояться, все равно не убежит – за дверью постоянно находились четверо щитоносцев.

Объясняться с ними Элиену было некогда. Как только один из них показался в дверном проеме, вопрошая:

“По какой надобности, гиазир?” – сын Тремгора вырубил его прямым ударом в горло, обрушил его обмякшую тушу на второго, показавшегося слева, а с двумя оставшимися разобрался тупым концом перехваченного копья.

К этому моменту очухался второй. Элиен огрел его прямо по макушке огромным щитом – благо здесь потолки были высокими и замах получился что надо – и, прихватив у стражников копье и шестопер, выбежал во двор.

По его представлениям, чтобы добраться до покоев Наратты, ему требовалось сразиться по меньшей мере с тридцатью щитоносцами. Выбора у него не было, поэтому Элиен попытался внушить себе, что эта перспектива – самая что ни на есть распрекрасная.

Пробежав по аллее, усаженной кипарисами, он оказался перед невысокой оградой с калиткой, у которой обычно дежурили щитоносцы. За оградой находилась уманна – обитель многих жен и наложниц Наратты, а за ней мужская половина дворца.

Гостевые покои, в которых жил Элиен, недаром находились неподалеку от уманны – предполагалось, что почетные гости в любой момент могут разделить ложе с любой из жен царя. Грютским царям, похоже, ревность была неведома.

Охраны не было. Живой охраны не было. За калиткой Элиен увидел на земле два темных пятна – тела щитоносцев.

Чувствуя, что во дворце творится что-то неладное, он обогнул уманну и попал в сад, где они обычно мучились над Хаместиром.

Стражники, которые охраняли Хаместир, дабы ни зверь, ни человек не могли изменить позицию на доске, тоже были мертвы.

Элиену послышался странный шум во дворце. Он замер, прислушиваясь. Шум приближался.

В сад выбежал Наратта. Оружие Эллата было слишком тяжело для него – он громко сопел и ругался хриплым, подсаженным голосом. Его лицо было мертвенно-бледно – сродни луне, которая освещала спящую Радагарну, дворец и незадачливого спасителя Сармонтазары.

Спустя мгновение Элиен понял все. Вслед за Нараттой в саду появились серебристые тени. Одна, две… Четверо кутах стремительно преследовали Наратту. Прыгнуть им мешали деревья. Элиен бросился к грютскому царю.