ГОЛУБЕВА. Ты должен был почувствовать. У нас все хорошо. И в тот день все было хорошо. И когда ты примчался – ты весь сиял, ты про все забыл, про кино, про меня, тебя в дальние странствия потянуло. И я подумала, что это не просто в кино не удалось пойти, это – начало. Дальше будет хуже. Мне страшно стало. Но сказала я – сгоряча. А ты – видел бы ты свои глаза! Ты обрадовался. Может, ты и сам не признавался себе, но ты обрадовался! Ты устал жить равномерной жизнью, у тебя не такой характер! Ты любил меня, я знаю. Но ты как-то не мог поверить, что сразу взял и нашел единственную женщину. Я это видела. Ты, наверно, настроился искать, искать, а потом найти. И вдруг – сразу. Ты не мог поверить.

ГРИГОРЬЕВ. Зачем придумывать? Зачем? Зачем думать за меня, у меня свои мозги есть! Это меня и раздражало, понимаешь?

ГОЛУБЕВА. Нет, но не вернулся-то ты – почему?

ГРИГОРЬЕВ. Потому что ты меня прогнала.

ГОЛУБЕВА. Я тебя не прогоняла. Это ты захотел уехать.

ГРИГОРЬЕВ. Да не хотел я! Ты сама меня прогнала, своими руками!

ГОЛУБЕВА. Это ты сам обрадовался – и уехал! Ты понял, что такая женщина, как я, тебе просто – не по зубам, не по плечу, не по карману!

ГРИГОРЬЕВ. Что?! А ты знаешь, какие у меня были женщины – и до тебя, и после тебя?

ГОЛУБЕВА. Брюнет, вы хам, я с вами не желаю разговаривать. Пошел вон.

ГРИГОРЬЕВ. Это дом моей дочери.

ГОЛУБЕВА. Она тебе не дочь! Ты ей никто! И мне никто! Проваливай!

ГРИГОРЬЕВ. Ты – лахудра. Алкоголичка. Сумасшедшая. Ты смотрела на себя в зеркало?

ГОЛУБЕВА. Посмотрите в него сами, брюнет! Все, хватит. Проклинаю тебя и не желаю видеть до самой смерти. Понял? (В двери.) Господи, какой же ты стал гадкий!

Уходит.

Затемнение.

5

Лена собирает вещи.

Входит Игорь.

ЛЕНА. Ты меня напугал. Знаешь, отдай-ка мне ключи. Они тебе больше не понадобятся.

ИГОРЬ. Пожалуйста. (Кладет на стол.) Ты уезжаешь? В этом нет смысла. Я сам уезжаю. Я действительно уезжаю в командировку.

ЛЕНА. Мне все равно. И я не уезжаю.

ИГОРЬ. Разве?

ЛЕНА. В самом деле… Идиотизм какой-то. Это я по инерции. Хотела уехать, но это прошло. Не хочу я никуда уезжать, не собираюсь. С какой стати? Зачем-то вещи стала собирать…

ИГОРЬ. Что это ты – просто вся светишься?

ЛЕНА. Правда? Хорошо выгляжу, да? Я влюбилась, дружочек ты мой. Он стар и уродлив – и вообще он, кажется, мой отец. Но это было так давно, что уже не считается. Детей же я от него не собираюсь иметь. И вообще, может, ничего не собираюсь. Или – собираюсь. Почему бы нет? Он не так уж стар. Хотя бы год или месяц, хотя бы даже раз, я хочу, вот и все! Иначе я с ума сойду.

ИГОРЬ. Уже сошла. И все сошли. Нет, это даже хорошо, что ты влюбилась. Если это правда. И он как раз сойдет: он явно ненормальный. Это очень хорошо. Ты с ним помучаешься, а потом тебе захочется кого-то простого и нормального. И ты вернешься ко мне.

ЛЕНА. Очень может быть. Значит, мы оба счастливы, да? Я – потому что… Ну, потому что счастлива, вот и все. А ты – потому что теперь будешь меня ждать, да?

ИГОРЬ. И дождусь. Если до этого не повешусь. Это я шучу. Я люблю тебя смертельно.

ЛЕНА. Я тебя тоже.

ИГОРЬ. Очень приятно. Ты не пьяная случайно?

ЛЕНА. Нет. Но я в самом деле тебя сейчас люблю. То есть я раньше тебя совсем не любила, а теперь не так не люблю, то есть даже почти люблю, ты хороший, славный, тебя обнять хочется, приласкать хочется. (Обнимает его, целует.)

Входит Григорьев.

ГРИГОРЬЕВ. Добрый день.

ЛЕНА. Познакомься, это мой будущий муж.

ИГОРЬ. Мы уже знакомились. Значит, вы хотите жениться на своей дочери?

ГРИГОРЬЕВ. Не говори глупостей.

ИГОРЬ. Она вас любит страшно.

ЛЕНА. Как отца. Родного или приемного. Игорь, что ты выдумываешь?

ИГОРЬ (Григорьеву). Только что она тут рыдала у меня на плече, что умирает от любви к вам. Сейчас такие истории в газетах любят печатать. Дочка влюбилась в отца. Или наоборот. Ладно. Совет вам да любовь. Поубивал бы я вас всех. (Лене.) Ты сучка вообще-то. Я никогда на тебе не женюсь. Ты уже мне всю жизнь отравила. Сволочь ты, я серьезно говорю.

ГРИГОРЬЕВ. Извинитесь, молодой человек.

ИГОРЬ. Я никого не оскорблял. Я выразил свою ненависть. А ненавистью оскорбить нельзя, это благородное чувство! Нет, в самом деле. Я получил хорошее воспитание. Никогда никого не оскорбил. Дрался только защищаясь – с огромной неохотой. А ведь это интересно, не правда ли? Жить полной жизнью! Быть таким сибирским ушкуйником, таким этаким! – а?

ГРИГОРЬЕВ. Это вы в мой адрес?

ИГОРЬ. В твой, козел.

ГРИГОРЬЕВ. Я же тебя убью, мальчик.

ИГОРЬ. Не успеете. До свидания. (Проходит мимо, стремительно, быстро – и Григорьев вдруг падает. Игорь останавливается.)

ЛЕНА. Ты что сделал? (Опускается на колени над Григорьевым.)

Игорь садится в кресло.

ИГОРЬ. У нас практикум был, пригласили тренера по восточным единоборствам. Поскольку журналистика становится опасной профессией. И я его отдельно попросил показать не весь этот идиотский комплекс, а один прием, но такой, чтобы человека сразу выключить. Он показал. Очень эффектно, правда? Не бойся, не до смерти… Черт его знает… Раньше хотя бы одно точно знал: что люблю тебя ужасно. А теперь вообще ничего не знаю. Кошмар. Пойти, что ль, в самом деле, повеситься?

Встает, выходит.

Григорьев, очнувшись, садится. Потом тяжело встает.

ГРИГОРЬЕВ. Ловко он меня… Я вот все думаю. Ты уверена, что твоя мама… Мне показалось, что она – абсолютно нормальный человек.

ЛЕНА. Мне тоже иногда так кажется. И ей иногда так кажется. Я уеду, а ты оставайся с ней.

ГРИГОРЬЕВ. Дело не в этом.

ЛЕНА. А в чем? В чем? Скажи, я слушаю!

ГРИГОРЬЕВ. Я действительно… То, что я говорил… Но ситуация другая. Если твоя мать узнает, она с ума окончательно сойдет.

ЛЕНА. Вы о чем?

ГРИГОРЬЕВ. Тебе нельзя… Я страшный человек. Ты даже не представляешь, какой я страшный человек.

ЛЕНА. Вы что вообразили себе? Что я в вас влюбилась, что ли? Вы в зеркало давно смотрелись?

ГРИГОРЬЕВ. Нет, если бы другая ситуация…

ЛЕНА. Слушайте внимательно. Я отношусь к вам с полным равнодушием. Я просто подразнила его, вот и все.

ГРИГОРЬЕВ. Да, да… Главное – я женат. То есть мы давно уже вместе не живем… Но официально я женат… И не в этом дело. Меня нельзя любить.