Стук пальцев тут же прекратился и так сумасшедший уровень напряжения в воздухе возрос еще больше.

— Всем плевать что ты любишь, придурок, — брезгливо хмыкнул тощий блондин, сидящий напротив него.

— А? Прости, не могу нихрена расслышать из-за треска твоих перстней. Можешь выбросить их в окно? Ах, да. Без артефактиков ты ведь подохнешь от действия ауры, — издевательски пропел в ответ голос, — впрочем, не велика будет потеря.

— Что ты вякнул, паскуда?! — взревел в ответ Алексей Куракин и соскочил с места.

— Заткнулись, — рявкнул длинноволосый грузный мужчина в темно-черной рясе и устало потер переносицу, — оба.

Голос боярина Морозова издавал неестественные вибрации, а от внешнего вида словно перед ними живой мертвец, даже у присутствующих мурашки шли по коже.

— Тц, — недовольно скривился Куракин и послушно свалился обратно в кресло, — не слишком ли ты важничаешь. Обосрался в Гельсингфорсе, обосрался с печатью на монолите и ловушкой. Этот щегол Жуков обошел их без единой царапины. Твоя чернохрень вообще способна навредить кому-нибудь?! — не стерпел и огрызнулся нервный боярин.

— Хочешь проверить? — угрожающим загробным голосом тихо спросил Морозов и поднял на собеседника свой бездонно-черный взгляд.

Алексей Куракин испуганно сглотнул ком в горле и отвел взгляд, сделав вид, что просто потерял интерес.

— Нас и так мало осталось, еще не хватало ссориться между собой. Господа, давайте будем благоразумнее и спокойнее, — примиряюще раскинув руки проговорил высокий мужичок в круглых профессорских очках и папкой бумаг под мышкой.

— Юристишку спросить забыли, — закатил глаза Куракин, но тут же смолк из-за усилившегося давления зеленой ауры.

Нарастающую мощь ощутили все присутствующие и, как по команде, перевели свои взгляды на массивную фигуру у окна.

Добившись нужного эффекта и завладев вниманием сидящих за столом, Михаил Вельяминов медленно повернулся.

— Мне тоже нравится такая погода, — потирая жирные ладони издалека начал лидер совета сухим голосом, — но не из-за звука, а из-за хаоса, что несет шторм. Привычные жизни людей ломаются, их узкий мирок рушится и тогда обнажается вся суть людей. Опаздывающий на встречу всей своей жизни человек не будет тратить свои силы и время на формальности и любезности. Ведь ценность его времени в условиях кризиса, становится его самым ценным активом. Только в тяжелые времена, сопряженные с разрушением привычных парадигм и устоев формируются настоящие личности. Об этом никогда не стоит забывать. Характер и истинную силу нельзя унаследовать, но можно обрести.

Произнося эти слова, Михаил Вельяминов поочередно вглядывался в глаза каждого присутствующего члена боярского совета. За старым круглым столом по-прежнему находилось ровно двенадцать стульев.

Однако сейчас заняты были лишь пять из них.

— И какую такую истинную силу обрели бывшие владельцы этих кресел? — подняв руку, будто школьник, веселым голосом спросил жизнерадостный инициатор темы про погоду.

— Они были слабаками, — усмехнувшись вставил Куракин.

— Отнюдь, — низким и непривычно размеренным голосом ответил Вельяминов и его тяжелый взгляд упал на разом помрачневшего Куракина.

Пространство вокруг него уплотнилось в мгновение ока. Его щуплое лицо побледнело. Длинные пальцы изогнулись от боли, позвоночник скрутило и блондинчик смачно приложился лицом об стол.

Очки с тонкой золотой оправой разлетелись вдребезги, а массивные перстни-артефакты пошли трещинами. Куракин пытался что-то сказать, но не мог издать ни звука. Без возможности вдохнуть, блондинчик посинел, а в его глазах плескался ужас и мольба о прощении.

За мгновение до того, как перстни окончательно развалились, а Куракин испустил дух, зеленая аура вокруг него ослабила хватку и блондинчик стал громко и жадно глотать воздух.

— Бутурлин, Жеребцов, Скрябин не были слабы. Их погубила вовсе не слабость, а гордыня. Спокойные времена питают ее, отравляют ваш разум чувством бесконечной силы и власти. Но это иллюзия. Настоящий клинок должен быть остр всегда, — сказав это Вельяминов подошел к Куракину и по-отечески хлопнул его по спине, — скажи спасибо, что я отозвал тебя раньше, иначе в качестве примера прозвучало бы четыре фамилии, — проскрипел Михаил и повернулся в сторону задавшего вопрос.

Им был боярин Андрей Головин. Многолетний член совета, только час назад вернувшийся из Черноморской губернии, в которой пробыл последние пятнадцать лет.

Жизнерадостный широкоплечий мужичок с седыми кудрявыми бакенбардами с нескрываемым интересом наблюдал за происходящим. Его пульсирующие потоки слегка дрогнули на окутавшую его вслед за Куракиным зеленую ауру. Загорелое тело боярина ощутимо напряглось, но простодушная улыбка все-равно не сходила с его лица.

— Не перебивать, понял. Запамятовал, виноват, ваше сиятельство, — отчаянно сопротивляясь давлению ауры вежливо поклонился мужичок, однако острый испытующий взгляд от Вельяминова не отвел, — но пояснить все-равно придется. На кой ляд я здесь?

— Андрюша, Андрюша, — осуждающе покачал головой Вельяминов и давление его ауры на Головина ослабло, — ты здесь потому, что я так сказал. С каких пор моего слова для тебя стало недостаточно? Перегрелся на солнце за эти годы вдали от наших дел?

Как только витающая в помещении едкая зеленая вязь перестала пытаться убить боярина Головина, он поправил помятый серый пиджак, надетый поверх цветастой рубашки, и поудобнее расположился на кресле.

После Вельяминова именно Головин был самым старым членом совета и единственным из присутствующих, кто не испытывал перед ним ни капли страха.

— Я никогда не отходил от дел, и вы прекрасно это прекрасно знаете, ваше сиятельство, — продолжая улыбаться во весь рот, легко парировал Головин, — и, в отличие от названных «героев», моя зона ответственности в полном порядке. То, что происходит с нами сейчас началось в Санкт-Петербурге и как чума распространилось по всем остальным. Они потеряли контроль над мальчишкой Жуковым. Потеряли Академию. Потеряли Гельсингфорс, и поэтому вы, ваше сиятельство, вот-вот потеряете Москву.

— Мы все ее потеряем, — загробным голосом вклинился Морозов, — а следом за ней и всю империю. Этого нельзя допустить, поэтому ты и Салтыков здесь.

Головин бросил пренебрежительный взгляд на боярина в черной мантии, после чего скосился на самого молчаливого из присутствующих. Занимающий пятое кресло за столом, плотно сложенный боярин Салтыков с головой укутался в шубу и не издавал ни звука.

Головин не знал из какой именно сибирской глуши вытянули затворника Салтыкова, который не появлялся в Москве еще дольше чем он сам, но причина это сделать должна быть весьма веская.

— Я не тебя спрашивал, черныш, — отмахнулся от ответа Головин и вернул уверенный взгляд на Вельяминова.