Лукреция не спорила. Она была на грани обморока. Ей показалось, что небо наказывает ее за грехи, за расторгнутую помолвку, за брак по расчету, за... за все то, чему нет конца и чего она даже не может сейчас вспомнить.

Схватка началась через полчаса. «Месть» меняла галс, чтобы повернуться к пиратам пушками. Впервые Лукреция услышала, как палят корабельные орудия. Первый залп двадцати пушек «Мести» с правого борта был такой силы, что Лукреции показалось, будто взорвался пороховой погреб. Она оглохла и окончательно потеряла самообладание. В отчаянии металась она по каюте, пытаясь молиться» но молитвы вылетели у нее из головы, а сосредоточиться мешала канонада. Опять грянули пушки – но откуда-то со стороны, а на корабле послышался треск лопающегося дерева, крики раненых и громкие команды офицеров.

Расстояние между судами сократилось до полутора кабельтовых, и теперь пиратская шхуна шла почти параллельно, но несколько поотстав. «Месть», перезарядившись, снова дала залп из пушек.

На этот раз ее ядра попали в цель. Пробив фок и грот, они срезали фок-рею, взорвавшись на палубе. Ветер донес крики раненых, на несколько секунд скрыв шхуну за клубами дыма.

С квартердека запоздало ударила бомбарда, с грохотом разнеся кормовой фальшборт и разбив кормовую палубу.

Тут же в ответ со шхуны просвистели ядра, повредив ванты, они взорвались прямо на шканцах, убив и ранив несколько десятков матросов.

– Брасопить справа! Взять штурвал на себя! Из бортовых пушек – огонь!

Тогда еще не изобрели винтовую нарезку орудийных стволов, и лишенные вращения снаряды не могли с такой точностью попадать в цель, да и скорость полета их была гораздо ниже. Именно это и делало абордаж столь эффективным, невзирая на обстрел.

Судя по всему, целью пиратов являлся не только груз, но и само судно, что и определяло их тактику ведения боя: создавалось ощущение, что они старались произвести на атакуемом корабле как можно меньше разрушений, не считаясь с огромными потерями среди своих.

Шхуна, на палубе которой уже можно было разглядеть готовящихся к абордажу пиратов, стремительно приближалась. Теперь «Месть» шла на фордевинд[23], что снижало ее скорость, так как паруса на бизань-мачте загораживали собой фок, фок-брамсель и грот-марсель, снижая их наполняемость ветром.

Капитан приказал идти на бакштаг[24], что дало бы кораблю возможность увеличить скорость и расстояние между ним и пиратами.

Но в этот самый момент более легкая и маневренная шхуна, которая уже вырвалась вперед на полтора корпуса, словно разгадав замысел капитана, совершила поворот оверштаг и, оказавшись на траверзе у «Мести», обстреливала ее бортовыми пушками, идя прямо вперед, не снижая скорости.

«Месть» попыталась, снизив скорость, пропустить шхуну прямо перед своим носом, для чего матросы спешно кинулись крепить паруса. Но в последний момент шхуна неожиданно рыскнула[25], повернув носом к ветру, и, пройдя в каких-то пятнадцати ярдах по левому борту судна, приблизилась к нему почти вплотную.

Ядра засыпали пиратское судно, пробивали борта, взрывались в трюме, залетали на орудийную палубу, нанося шхуне непоправимый урон. На ее палубе бушевало пламя. Но шквальный огонь пиратских мушкетов и кремневых ружей безжалостно сметал с палубы англичан все живое, – среди нападавших было полно буканьеров – метких охотников за быками, и выстрелы их были в первую очередь направлены на офицеров и канониров. Пираты забрасывали пушечные порты и палубу зажигательными шарами, наполненными смесью пороха и мелкой дроби. Вдруг шальное ядро из пушки на верхней палубе «Мести», со страшным свистом пролетев над шхуной, ударило прямо в фок-мачту пиратского судна. Раздался треск лопнувшего дерева, и, увлекая за собой всю массу парусов и канатов, фок-мачта рухнула, запутавшись в парусах англичан. Оба корабля оказались намертво сцеплены перепутавшимися снастями.

– На абордаж! – донесся страшный вопль с горящей шхуны, и вслед за гранатами на «Месть» полетели абордажные кошки. Послышались крики: «За береговое братство!», «За морскую вольницу!», и на палубу, потрясая пистолетами и абордажными саблями, хлынула толпа негодяев. Пушки на полубаке «Мести» спешно разворачивали, превращая нос корабля в неприступную крепость. Уцелевшие матросы и офицеры вступили в бой. «Месть», под командованием лорда Бертрама и его верного капитана, готовилась умереть, но не сдаться.

«Месть» дрейфовала. Сквозь щели в каюту просачивался жирный, с запахом перца дым. У Лукреции начали слезиться глаза и запершило в горле. Что происходит наверху, она не знала. О том, чтобы выйти и оглядеться, не могло быть и речи. Ее охватило тупое оцепенение. Сколько времени она провела, забившись в угол кровати и обхватив от ужаса голову руками, она не знала.

Она слышала, как содрогался от киля до клотика огромный корабль, как страшно трещали и лопались снасти, как с грохотом и свистом носились ядра, как загремели мушкетные выстрелы, которые сменилась зверскими воплями сотен глоток и неистовым звоном клинков.

Лукреция сидела ни жива ни мертва и ждала. Чего – она и сама не знала.

Сражение на борту «Мести» продолжалось недолго – рукопашная схватка скоротечна. В один прекрасный момент все стихло. Слышалось только тихое поскрипывание мачт, одиночные хлопки выстрелов и тяжелые шаги по палубе.

Потом шаги застучали совсем близко. От резкого рывка дверь распахнулась, и в каюту ввалился полуголый, черный от порохового дыма и мокрый от пота человек. Он был ужасен, как посланец ада. Мокрые длинные волосы спадали ему на лицо, которое пересекала черная повязка, а уцелевший глаз горел поистине дьявольским огнем. Рот его был оскален в приступе безумного смеха. В руках человек держал дымящийся еще мушкет и окровавленную абордажную саблю. Кровью были забрызганы его кюлоты, мушкетная перевязь и короткая куртка, надетая прямо на голое тело. Лукреции стало совсем дурно, и она уже собиралась упасть в обморок, как вдруг слова пирата привели ее в чувство.

– Ага, ты все-таки здесь, моя любимая! – вскричал ужасный человек. – А я еще сомневался, что Провидение услышит мои молитвы, но оно вняло мольбам скитальца, и вот я здесь, снова рядом с тобой! Ты не узнаешь меня, любимая? Я черен, вот причина!

Лукреция, не отрывая глаз от пирата, медленно поднялась с кровати, бессознательно поправляя платье и волосы.

А одноглазый скривился в издевательской усмешке и продекламировал:

– Прости меня... ведь я, дурак, не верил, что вдруг однажды в стае воронья тебя я встречу, ласточка моя! Ха-ха-ха-ха!.. Ты, кажется, тоже никак не можешь поверить в нашу встречу? Это же я, твой Роджер, твой любовник, твой жених, которому ты клялась в верности и с кем хотела быть в горе и в радости!