Три–Глаза взяла свиток пергамента и положила его на колени Амии, наблюдая за ее реакцией. Она ожидала испуга или отвращения. Но ни один мускул на лице девочки не дрогнул, не залились краской щеки.

Пергамент содержал две миниатюры и два текстовых фрагмента.

На первом рисунке три упитанных обнаженных женщины, разведя ноги, сидели на бортике бассейна, в котором плавали цветы лотоса. Они мылись и ласкали себя.

— Читай вслух, — приказала Три–Глаза, продолжая внимательно смотреть в лицо девочке.

В ответном взгляде она увидела вызов.

На этот раз Амия прочла без запинки:

— «Пусть поэтому он стремится к девушке, узнав, что она благородного происхождения, имеет мать и отца, младше его не меньше чем на три года; рождена в достойной, богатой, окруженной друзьями семье, любимой родичами и изобилующей родичами; насчитывает много друзей со стороны матери и отца; наделена красотой, добрым нравом и счастливыми признаками; имеет не слишком маленькие, не слишком большие и неиспорченные зубы, ногти, уши, волосы, глаза, грудь и здоровое от природы тело. Взяв такую в жены, он может считать себя достигшим цели и не встретит порицаний у близких за то, что выбрал ее»1.

Второй рисунок был откровенен и однозначен. Большинство юных девственниц отвернулись бы, увидев его. Но не Амия.

Две женщины и мужчина, сидя на ковре, предавались любовным утехам. Одна из женщин сидела чуть поодаль совокупляющейся пары. Похоже, она давала им советы. Вторая женщина, с чувственным лицом и распущенными волосами, сидела, обняв бедрами талию пронзившего ее своим членом мужчины.

1 Цитата из Камасутры в переводе А. Я. Сыркина, раздел третий, часть первая, глава двадцать третья.

— Читай!

— «Другую жену берут, когда первая жена глупа, дурного нрава, несчастлива, не рожает детей, рожает одних лишь девочек или когда муж непостоянен. Пусть поэтому она с самого начала стремится избежать этого, выказывая преданность, добрый нрав и ум. Если же она не рожает детей, то пусть сама побуждает его взять другую жену. И, будучи замещена другою, пусть по мере сил старается доставить новой жене высшее положение по сравнению с собой. При ее приближении пусть обращается с нею, как с сестрой»1.

Вторая миниатюра иллюстрировала этот отрывок. Амия перевела взгляд на Три–Глаза, приведя последнюю в замешательство.

— Я стараюсь научить тебя всему, что ты должна узнать до того, как начать жить жизнью женщины. Это нелегко…

— Ты хочешь выдать меня замуж?

— Нет. Не то чтобы…

— Это принц попросил тебя обучить меня?

— Нет. Я так решила сама, и очень давно, когда ты была еще маленькой девочкой, не способной вытянуть ведро воды из колодца.

— Почему меня?

— Потому что ты — единственная в своем роде. Потому что ты не должна была родиться в этой касте.

— Кем же тогда я была в предыдущей жизни?

— Точно я не знаю. Кем–то важным. Мужчиной или женщиной, которые своими деяниями разгневали богов. Я пробовала узнать, в чьем облике и когда ты рождалась, но у меня ничего не вышло. Да и не стоит пытаться узнать, что с тобой было когда–то. Карма — единственное, о чем следует думать. Постарайся улучшить ее в этой жизни.

Цитата из Камасутры в переводе А. Я. Сыркина, раздел четвертый, часть вторая, глава тридцать четвертая.

Три–Глаза понимала: скоро наступит день, когда им с Амией придется расстаться. Она взяла из кучки отложенных заранее свитков следующий пергамент. Процесс инициации продолжался.

Безостановочно.

Церемония бракосочетания состоялась в малопосещаемом крыле храма Шивы. Все было предельно просто, как того желали новобрачные. Брахманы, приняв великолепные подарки и значительную сумму, согласились со всеми требованиями храмовой танцовщицы. V

Хирал и Мишель вернулись во дворец после традиционной праздничной трапезы, которую разделили с несколькими ближайшими друзьями, и уединились в комнате, украшенной цветами.

Дхама смотрел, как они уходят рука об руку, и думал: «До чего все–таки странные у индусов традиции!» На этот раз Хирал и Мишель будут спать не на кровати, а на циновках — они решили соблюсти все древнейшие свадебные обычаи. В течение трех ночей они будут лежать рядышком, не прикасаясь друг к другу.

Дхама развернул свою циновку в коридоре, ведущем к спальне друзей, вынул из ножен сабли и положил их на пол на расстоянии вытянутой руки. Потом лег и стал слушать ночь.

Он будет охранять их любовь…

Первое воплощение богини — Дурга Неприступная — вместе с оскалившим пасть хищником охраняли это мрачное место. Ее изваяние было установлено у входа в Черный храм, расположенный на расстоянии дневного конного перехода от Калькутты.

Саджилис смиренно склонилась перед статуей. Жрецы секты ждали, пока она закончит говорить с Дургой, после чего пригласили ее в святилище.

Массивная дверь служила входом в огромное брюхо храма. В темноте, на высоте, которую Саджилис не могла определить, тускло тлел огонек. Жрецы повели ее к этому источнику света. Оказалось, что это — масляная лампа, подвешенная на металлической цепи. Мало–помалу глаза принцессы привыкли к темноте, и она увидела второе воплощение Дурги — Чамунду.

У нее было несколько пар рук, одета она была в шкуру, на шее болтались бусы из человеческих черепов. Саджилис знала, что богиня обрела такой облик, убив двух демонов — Чанду и Мунду. Мужчины и женщины стояли у подножия статуи, читая молитвы на непонятном для нее языке.

Принцесса Хайдарабада ожидала, что ее возведут в сан здесь, перед лицом богини, но провожатые попросили ее пройти вглубь храма. Она повиновалась и оказалась перед третьим воплощением Дурги, самым страшным.

Это была Кали, или, скорее, Бхадракали — многорукая богиня, танцевавшая на безжизненном теле, высунув язык и потрясая оружием.

Саджилис поняла, что они прибыли в нужное место — жрецы впали в гипнотический транс, они что–то бормотали, ударяя себя рукой в грудь. Она проделала путь от Хайдарабада до Калькутты, а потом — до храма Калигхат, где наследники тхагов признали ее своей властительницей и вот теперь привели в тайное святилище, высеченное в обрывистом утесе в сердце болот Бихара.

Тхаги собирались здесь с тех пор, как англичане объявили им настоящую войну. Секта теперь насчитывала всего несколько сотен членов. Прислужники англичан преследовали их неустанно.

В течение десяти лет тхаги оказывали англичанам сопротивление. Они совершили во имя Кали бесчисленное множество ритуальных убийств. Сегодня о них говорили, как о героях легенд, и сердце замирало от страха у любого индийца при мысли, что их традиции могут возродиться.

Саджилис не понимала их языка. Они тоже ее не понимали. Члены секты разговаривали на секретном диалекте, называемом «рамаси». Но не случай свел ее с ними. Таника, Веревка, женщина, поступившая во дворец на службу, когда Саджилис была еще младенцем, ее помощница и доверенное лицо, поклонялась Кали. Ее отца и брата, преданных адептов секты тхагов, англичане повесили в Калькутте.