– Согласен!

По рукам ударили. Алексей печь класть стал. Ничего затейливого, только дымоход сложный, зигзагами, как лабиринт. Дым, охлаждаясь, все тепло камням отдает, по-научному, КПД выше. За неделю печь сладил, теперь две седмицы ждать, пока просохнет. Шамотная глина схватиться хорошо должна, сама в камень превратиться, тогда стоять многие года будет и не дымить.

Через две седмицы снова в избу Василия. А здесь уже полы свежеструганные постелены, деревом вкусно пахнет. Сначала запалил приготовленные лучины – тягу проверить, немного своды прогреть. Потом мелко наколотых щепок подбросил, с полчаса их подбрасывал в огонь, прогорали быстро. А уж потом полено, как прогорать стало, еще два. Загудел огонь в печи, стенки прогреваться стали, да ровно, со всех сторон. Алексей рад, если печь равномерно прогревается, это показатель мастерства, стало быть, печник все правильно сделал. Вскоре от печи тепло пошло.

– Василий, принимай работу.

Купец вокруг печи походил, бока огладил, руку отдернул – горячо!

– Надо же, в четыре раза меньше, чем наша, русская, а тепла не меньше.

– И в комнате места больше, просторнее.

– Верно.

Купец доволен, деньги отсчитал, правда – медяками. Алексею все равно, лишь бы деньгами, а не натуроплатой. А потом и другие купцы да ремесленники, из тех, что поудачливее, побогаче, заказы делать стали. Алексей только рад, с утра до темноты трудился. Но в августе, в первых числах, решил – пора. Если еще потянуть, до зимы не успеет. Одежда на нем поизносилась, новую надо, но это уже в столице обновки купит, если голову не сложит. При встрече Хлыстов его зарубить может и заявит: беглого ссыльного убил. Потому появиться неожиданно надо.

Алексей к уряднику пошел, немного денег дал, предупредил, что в дальние села-волости пойдет, две, а то и три седмицы его не будет.

– Промышляй, пока тепло, – одобрил урядник.

В принципе, против него лично Алексей ничего не имел. Дядька справедливый, строгий, так служба такая. Остальные ссыльные дурью в селе маялись, не зная, чем себя занять. Работал один Алексей. И ему хорошо, деньжат скопил, и уряднику прибавка к скромному жалованью.

Рано утром Алексей из села вышел. Налегке, только в кармане узелок тряпичный с монетами. Отойдя версты на две, стоя на пригорке, на изломе дороги, обернулся. Выжил в ссылке, не чаял живым остаться, но повезло. И деньжат скопил, и профессию приобрел, хотя в будущем не собирался печником работать. Вздохнул, все же долгое время в селе пробыл. Дай бог, чтобы не довелось снова сюда вернуться в кандалах. Все, оборваны все нити, отныне он беглый ссыльный и надо поторапливаться. Шел быстро, временами на бег переходя. Все же работа печником, тяжелая физически, помогла держаться в форме. Еще один неожиданный плюс его занятий в ссылке. До вечера верст двадцать пять – тридцать одолел. Путь сюда, в Верещагино, он запомнил, хотя местность изменилась. Тогда снег лежал, холодно было, а сейчас деревья зеленые, трава-мурава по пояс, а где поля возделанные, рожь стоит уже желтая, скоро косить – убирать начнут. Вечером на постой к одинокой старушке в деревне попросился за полушку. Для бабушки и это деньги. К тому же поужинал – кусок хлеба, пара вареных яичек и сыто. Для его ситуации вполне неплохо. На полатях почивал, на мягкой перине, чего давно не испытывал. Уснуть долго не мог, хоть и устал. Сам еще в Пермском крае, а мыслями уже в Москве. В Кремль, в стрелецкий полк, соваться нельзя. Домой к сотнику надо. Но не настолько он с Хлыстовым дружен был, чтобы в его доме бывать. Стало быть, проследить надо, а на это не один день уйти может.

Утром сердобольная старушка молочком парным напоила с краюхой хлеба. Алексей поклонился старушке за приют и доброе отношение. И снова в путь. Главное сейчас даже не до Хлынова добраться, а до Нижнего Новгорода. От Хлынова до Волги путь кружной – по реке Вятке до Камы, а потом по Волге вверх, против течения. Долго и затратно. Пешком еще дольше. На коня денег нет, потому выбор невелик. Как наметил Алексей – пешком до Нижнего, а там на судно. На судне, водным путем, быстрее, чем пеши, и силы сбережет. А еще безопаснее. Если кинутся его искать, то в первую очередь на дорогах. Плохо, что оружия нет никакого, даже ножа. Ссыльным иметь оружие запрещалось. А без сабли, кинжала или ножа Алексей себя чувствовал неуютно. После полудня на небо с тревогой стал поглядывать: кучевые облака появились, грозя пролиться дождем. Затем и ветер поднялся. Понял: надо укрытие искать, иначе вымокнет, а обсушиться негде, да и запасной одежды нет. Хутор впереди показался, верста до него, не меньше. Бегом припустил. Уже подбегал, как первые редкие и крупные капли упали. Успел на крыльцо взлететь под навес, как ливень хлынул. Алексей в дверь постучал, из-за которой испуганный женский голос:

– Кто там?

– Пустите от дождя укрыться.

Женщина помедлила, видимо боялась. Но все же загремел запор, дверь отворили.

– Заходи.

Алексей зашел. И чего боялась? В избе нищета, даже домотканого половика нет, а сама средних лет и страшна, почти уродина. На такую не позарится никто. Алексей извинился за вторжение, уж больно погода скверная. Посидел на лавке, отдыхая. Через час ливень кончился, и он поблагодарил хозяйку, вышел. Похоже – зря. Дорогу развезло, пришлось по траве, что за обочиной росла, шагать. Опять плохо, трава мокрая, через полчаса сапоги влагу пропускать стали.

Так, с мелкими неудобствами, зато с чувством свободы до Хлынова добрался за две недели. В городе останавливаться не стал, в лицо узнать могут. Единственно – к Пафнутию зашел. Тот, как увидел, ахнул.

– Рад свидеться. По городу слухи ходили: в ссылку тебя определили, а ты здесь.

– Правильные слухи. За честную службу меня сослали в Пермский край, да сбежал.

Пафнутий осмотрелся по сторонам, не видит ли кто? Ссыльного у себя пригреть и не донести властям – чревато судом и тюрьмой. Алексей его понимал.

– Бумага твоя цела? Не откажешься?

– Цела, припрятал надежно. Бумагу отдам, а тебя не оставлю, прости. Я сам на птичьих правах здесь, да еще с семьей.

– Я не осуждаю. Отдай бумагу, и уйду я.

Пафнутий исчез во дворе, вернулся с листком бумаги, где его свидетельство записано, и с корзиной, в которой в рушнике каравай хлеба и несколько вареных яичек.

– Все что могу!

– И за это спасибо. Только о моем визите никому, даже супружнице.

– Нешто я не понимаю? Удачи тебе!

– Прощай!

И снова вьется грунтовка под ногами. Но повеселел Алексей, все же Хлынов он миновал благополучно. Однако расслабляться нельзя, время пока работает против него. Уже прошло две недели, как он не показывался на глаза уряднику. Тот торопиться не будет, договаривались на две недели, вдруг Алексей задержался? Подождет еще несколько дней, потом поднимет тревогу, в Пермь нарочного пошлет или сам поедет. Поиски начнут в крае, а не найдя, пошлют гонцов в Хлынов, Нижний, Москву. Выходит, две недели форы у него еще есть. Государев аппарат работает медленно, нерасторопно, но неотвратимо. Это как каток асфальтовый. Едет медленно, но если наехал, расплющит безжалостно, в блин тонкий. На постоялых дворах, что стоят на перекрестках дорог, останавливаться опасался. Если начнут искать, хозяин, трактирщики, половые сразу скажут: был похожий человек. Ночевал на хуторах, в деревнях. За постой и пропитание скромное платил медяками. От длительных переходов, от питания скудного похудел, хотя казалось – куда уж больше. В одном из сел, уже перед Нижним, волосы на голове постриг – «в кружок», как делали ремесленники. Еще бороду остриг коротко, оправил. В зеркало посмотрел – внешность изменилась. Лицо худое, загорелое, прическа другая, признать трудно. Не доходя до Нижнего, на берег Волги вышел, поскольку там Желтоводская ярмарка шумела по летнему времени. Покупать не собирался ничего, но от многочисленных причалов ярмарки корабли речные уходили во все концы России и за рубеж: в Швецию, Германские земли, Англию, южные страны – Персию, Османскую империю. Несмотря на периодические войны с соседями, купцы не прекращали торговлю. Судно, шедшее в Москву, сыскалось быстро, за час. Купец заканчивал погрузку товара – тюков, бочек с воском, – собирался отчаливать. Алексей сговорился – доставить до столицы и с кормежкой в пути. Купец, он же владелец судна, взял недорого, но Алексей отдал последние деньги. Не жалел, лишь бы в столице оказаться. Полагал – знакомые приютят.