преднамеренной целью Ричардом II. Вместо того чтобы быть законом в пользу привилегированного класса, закон против диффамации наконец обратился на пользу всех классов, и в наше время он постоянно применяется с успехом – можно даже сказать, с слишком большим успехом, так как то, что могло бы признаваться справедливой критикой, порою признается диффамацией. Здесь, как и раньше, вывод, вытекающий из основного принципа справедливости, по мере развития общества воплотился в форму закона.

XIV

Права дарения и завещания

§ 308. Полное право собственности на какую-либо вещь подразумевает возможность передать право собственности другому лицу, так как частное или полное запрещение подразумевает частную или полную собственность со стороны власти, издающей запрещение, и, стало быть, ограничивает или же нарушает право собственности. Поэтому, допуская право собственности, мы тем самым допускаем право дарения.

Это последнее, действительно, коренится так же глубоко, как и первое. Если мы обратимся назад, к тем условиям сохранения особи и вида, из которых могут быть выведены основные принципы этики, то увидим следующее: индивидуальное самосохранение зависит от обычной поддержки естественного отношения между усилиями и продуктами усилий; сохранение же вида зависит от перенесения частей этих продуктов в приготовленном или же в сыром виде от родителей к потомству.

Способность отдать то, что было приобретено, служит, следовательно, основою жизни каждого вида, включая человеческий вид.

Разумеется, нельзя указать такой же гарантии в пользу права дарения другим лицам вместо своего потомства. В пользу этого права мы скажем, во-первых, что оно есть следствие из права собственности; во-вторых, что оно вытекает из первичного принципа справедливости. Соединенный акт дарения и получения прямо касается только дарителя и получателя и не касается всех других лиц настолько, насколько речь идет об их свободе действия. Передача какого-либо имущества от А к В может, правда, касаться С, D, Е и т. д., являясь помехой известным деятельностям, на которые они рассчитывали. Но так как расчет их мог оправдаться или не оправдаться, то этого рода деятельности нельзя включить в число тех, которым нельзя препятствовать без нарушения прав. Их данные сферы деятельности остаются неприкосновенными.

Если право дарения кому-либо, кроме потомства, должно быть обсуждаемо с точки зрения пользы, то можно привести сильные основания в защиту мнения, что неограниченное дарение не должно быть допускаемо. Взвесив основательно факты, приводимые Обществом организации благотворительности, а также лицами, исследовавшими результаты беззаботной раздачи подаяний, мы будем склонны думать, что благотворительность (ложно называемая этим именем) причиняет больше бед, чем все преступления: отсюда, быть может, мы выведем, что было бы полезно запретить подачу милостыни. Но в этом случае всеобщее убеждение в этом праве так сильно, что никому и не снится отрицать его на основании принципа пользы.

Законодательство ясно признает этот вывод из закона равной свободы. Не обращаясь назад к поискам за законом, утверждающим право дарения, так как (в Англии), быть может, такого закона не существует, достаточно указать на подразумеваемое признание его в одном акте Елизаветы. Акт этот утверждает, что действие дарения имеет силу относительно дарителя, но оно ничтожно, если противопоставляется на суде требованиям кредиторов: этим действительно подразумевается, что хотя человек может отдать свою собственность, но не может дать того, что по справедливости принадлежит другим лицам.

§ 309. Право дарения подразумевает право завещания, так как завещание есть отсроченный дар. Если человек может законным образом передать другому то, чем владеет, то он вправе назначить и время, когда должен состояться переход. Если он делает это посредством завещания, то этим отчасти совершает перевод имущества на другое имя, но такой, который должен произойти, лишь когда его собственное право владения прекратится. Но его право делать дар, подверженный этому условию, включается в его право собственности, так как иначе его право собственности неполно.

Одно из следствий состоит в том, что завещателю нельзя справедливым образом воспрепятствовать распределить свою собственность, насколько речь идет о выборе наследников или доле, назначенной им. Если другие люди корпоративно решат, что он должен дать что-либо А и не дать В или дать А, В и другим такие-то доли, то этим самым эти другие делают себя участниками в его собственности, которою придется распорядиться согласно их, а не его намерениям, и так как здесь мы видим вмешательство в его право завещания, то можно сказать, что в этом смысле собственность изъемлется из его владения еще при его жизни.

Общая истина, что цивилизованный человек располагает большею свободою действия, чем полуцивилизованный или нецивилизованный, поясняется, между прочим, тем фактом, что право завещания, первоначально едва признаваемое, установилось постепенно. До установления закона обычай, не менее повелительный, нежели закон, обыкновенно предписывает способы перехода собственности по наследству. У многих полинезийцев существует право первородства, а на Суматре раздел на равные доли между сыновьями. У готтентотов и дамара существует принудительное первородство по мужской линии. На Золотом Берегу, а также в некоторых частях Конго наследуют родственники по женской линии. У эга и соседних народов наследование старшим сыном включает даже жен его отца, исключая его собственной матери. В Тимбукту определенная обычаем доля сына вдвое превышает долю дочери, тогда как порою у ашанти и обыкновенно у фулахов наследуют рабы и приемыши; некоторая свобода завещания существует, таким образом, у этих высших из африканских рас. В Азии обычай, господствующий у арабов, тода, гхондов, бодо и дхималов, требует раздела поровну между сыновьями.

Сыновья сестры наследуют собственность у казиа; и только у каренов и мишми, судя по рассказам, отец вправе распоряжаться своим имуществом, как ему вздумается.

Сказанное выше относится к европейским народам в древние времена.

Тацит пишет о первобытных германцах, что «у них нет завещаний»; Беллоэ утверждает, что «кельтские обычаи, как и германские, не допускали права завещания», а Кенигсвартер говорит то же о саксах и фризах. Первоначальная общинная собственность перешла в семейную, так что имение нельзя было отчуждать от детей и других родственников. В меровингский период движимое имущество можно было завещать, но землю – только при отсутствии наследников. Феодализм, унаследовав эти обычаи и требуя, чтобы каждое ленное владение доставляло свой контингент вооруженных людей под надлежащим предводительством, урегулировал для этой цели способ наследования земельной собственности, и в этом смысле отверг право завещания.

Но рост индустриализма, с его более свободными формами социальных отношений, привел за собою возрастание свободы в деле распоряжения собственностью; это достигло высочайшей степени там, где индустриализм всего более подчинил себе милитаризм, а именно у нас самих и у американцев. Во Франции государство решает за завещателя, какая часть его собственности должна быть распределена