— Заткните ее и вызовите Исполняющего! — рявкнул надсмотрщик, разворачиваясь.

И тут отец Толбан почувствовал, как кто-то подключился к его каналу — и с такой силой рванул энергию на себя, что каталист упал на колени. Он из последних сил перекрыл канал, но было поздно. Толбан только и мог, что бессильно глядеть, как ногти Анджи превратились в крепкие острые когти, а зубы — в клыки. Истрепанное платье сделалось шелковистым мехом, тело налилось мускулами. Теперь Анджа напоминала гигантскую кошку. И она, двигаясь быстро и бесшумно, прыгнула на надсмотрщика.

Каталист предостерегающе вскрикнул. Надсмотрщик развернулся и заметил рассвирепевшую волшебницу. Он вскинул руки в защитном жесте и рефлекторно привел в действие магический щит.

Раздался треск и ужасный, исполненный муки вскрик. Анджа бесформенной грудой осела на вспаханную землю. Заклинание, которое она наложила на себя, перестало действовать. Анджа вновь вернулась в человеческий облик. Она взглянула на Джорама, попыталась что-то сказать, а потом качнула головой и застыла, устремив взгляд в голубое весеннее небо.

Ослабев от ужаса, отец Толбан ползком подобрался к Андже и склонился над ней.

— Она мертва! — потрясенно пробормотал он. — Ты ее убил!

— Я не хотел! — запротестовал надсмотрщик, глядя на безжизненное тело женщины у своих ног. — Клянусь — я не хотел! Это случайно получилось! Она... Ты же видел ее!

Надсмотрщик повернулся к Джораму.

— Она была чокнутая! А ты это знал! Она кинулась на меня! Я...

Джорам не отвечал. Смятение покинуло его. Страх больше не застилал ему глаза. Теперь все виделось ясно и отчетливо.

«Тепло Жизни покинуло мою мать. А во мне она никогда и не теплилась». Теперь, когда правда прозвучала вслух, он смог ее принять. Эта боль слилась с прочей и стала частью его.

Быстро оглядевшись, Джорам увидел подходящее орудие. Он наклонился и подобрал с земли тяжелый камень. Он даже застыл на миг, ощутив, как камень лежит в его ладони. Шероховатый, зазубренный, с острыми краями, врезающимися в тело. Камень был холодным и безжизненным. Мертвым, как он сам. Джораму вдруг вспомнился — совершенно не к месту — камешек, который Анджа давала ему в детстве и велела сделать так, чтобы «воздух проглотил его».

Джорам слегка подкинул камень на ладони, прикинул его вес, выпрямился — и изо всех сил запустил камнем в надсмотрщика.

Камень угодил надсмотрщику в висок, и голова его с чваканьем раскололась, словно переспевший арбуз.

Отец Толбан, все еще стоявший на коленях у тела Анджи, застыл, как будто сам обратился в камень. Полевые маги медленно опустились на землю; они чувствовали, как Жизнь вытекает из них по мере того как они оправлялись от потрясения и осознавали, что же произошло.

Джорам стоял недвижно и безмолвно и смотрел на тела, лежащие на земле.

Анджа представляла собою жалкое зрелище — худая, изможденная, одетая в обрывки былого счастья. Джорам с горечью подумал, что она умерла точно так же, как и жила. Умерла, отрицая правду. Джорам бросил один-единственный взгляд на надсмотрщика. Тот лежал на спине, и из чудовищной раны текла кровь — под головой уже образовалась лужица. Он не видел приближения угрозы. Он даже помыслить не мог, что такое возможно.

Джорам посмотрел на свои руки, потом на камень, лежащий рядом с проломленной головой надсмотрщика, и в сознании его вертелась одна-единственная мысль: как легко... Как легко, оказывается, убить человека при помощи такого простого орудия...

Он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его руке. Джорам в ужасе развернулся и схватил Мосию. Тот даже попятился — такое безумие он увидел в темно-карих глазах друга.

— Это же я, Джорам! Я не хочу тебе ничего плохого!

И Мосия вскинул руки.

Заслышав его голос, Джорам слегка ослабил хватку. В глазах забрезжило узнавание.

— Тебе нужно уходить отсюда! — настойчиво произнес Мосия. Лицо его было бледным, а глаза расширились настолько, что казались почти полностью белыми. — Поторопись, пока отец Толбан не открыл Коридор и не привел Дуук-тсарит!

Джорам непонимающе уставился на Мосию, потом снова взглянул на трупы.

— Я не знаю, куда идти, — пробормотал он. — Я не могу...

— Во Внешние земли! — Мосия схватил Джорама за плечи и встряхнул. — За границу, туда, куда ты уже давно хотел уйти. Там живут люди. Изгои, мятежники чародеи. Ты был прав. Я говорил с ними. Они помогут тебе. Но тебе нужно поспешить, Джорам!

— Нет! Не давайте ему уйти! — воскликнул отец Толбан. Каталист на полную мощность распахнул каналы для всех магов и вскричал, указывая пальцем на Джорама: — Задержите его!

Мосия обернулся и настойчиво позвал:

— Отец!

— Мосия прав. Беги, Джорам, — сказал маг. — Уходи во Внешние земли. Если тебе удастся выжить, то тамошние обитатели за тобой присмотрят.

— И не беспокойся о матери, Джорам, — подала голос какая-то женщина. — Мы проведем церемонию, как полагается. А тебе, парень, лучше бежать, пока сюда не явились Дуук-тсарит.

Но Джорам все стоял, глядя на недвижные тела.

— Проводи его, Мосия, — распорядился отец молодого мага. — Он сейчас плохо соображает. Нам надо позаботиться, чтобы у него был выигрыш во времени.

И полевые маги начали медленно приближаться к отцу Толбану. Тот попятился, испуганно глядя на них.

— Вы не смеете! — прошептал каталист. — Я все доложу. Это мятеж...

— Вы ничего не доложите, — спокойно сказал отец Мосии, продолжая приближаться. — Мы пытались задержать парня. Ведь верно?

Остальные полевые маги согласно закивали.

— Ваша жизнь здесь, отец, протекала достаточно легко и приятно. Вы же не хотите перемен, правда? Мосия, проводи его...

Но Джорам уже пришел в себя — хотя возвращаться пришлось издалека.

— Куда идти? — твердым голосом спросил он у Мосии. — Я не помню дороги...

— Я пойду с тобой!

Джорам покачал головой.

— Нет. Ты можешь жить и здесь. — Он спохватился и поправился, особенно подчеркнув слово «жить»: — Ты можешь жить. Ну, так куда? — переспросил он.

— На северо-восток, — отозвался Мосия. — Через реку. Когда окажешься в лесу, будь осторожен.

— Как мне найти этих людей?

— Никак. Они сами тебя найдут. Главное, чтобы первыми тебя нашли они, а не какая-нибудь мерзость.

Мосия протянул другу руку:

— Прощай, Джорам.

Джорам на миг уставился на руку юноши; впервые в жизни ему протянули руку помощи, руку дружбы. Затем он взглянул в глаза Мосии и увидел в них жалость — жалость и отвращение, которого другу не удалось скрыть.

Жалость к Мертвому.