Все это я узнал позже в Москве. А тогда ночью в Комсомольске-на-Амуре, сделав шаг к черному телефону правительственной связи, я шагнул навстречу судьбе.

– Старостин слушает.

– Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который был Волковым. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь ведем за вас борьбу.

– Да я не отчаиваюсь, – ответил я бодрым голосом и почувствовал, как меня прошиб холодный пот. За один такой разговор я вполне мог получить еще 10 лет.

– Ну вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.

…От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них и звонок отпрыска значил очень много.

Разговор с Василием вернул меня к футбольным интересам Большой земли. Я стал регулярно слушать радиорепортажи Вадима Синявского – из-за разницы во времени это приходилось делать в 4 часа ночи, – зажил двойной спортивной жизнью. Днем – местной, региональной, дальневосточной. Ночью – московской, далекой, оторванной…

К тому моменту – шел, как я говорил, 1948 год – до моего освобождения оставалось четыре года. Но судьба благоволила ко мне.

Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, с Красной Пресни, на удачу оказавшийся болельщиком «Спартака». Он сумел использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью ко мне сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислить политического заключенного на завод, но и допустить его к работе на станке. Как вскоре объяснил мне Рябов, теперь при условии выполнения плана мне за день полагалось два дня скидки со срока заключения. В 7 часов утра я устанавливал на зуборезный станок семь болванок, процесс обработки которых длился всю смену. Рядом со мной на другом станке работал осужденный вор-карманник Дмитрий Михалев из Иркутска, необычайно одаренный в ремесленном деле. Он-то мне и помогал. От завода до футбольного поля, где тренировалось «Динамо», было 20–30 минут ходьбы. Имея пропуск-«вездеход», я исчезал, а Михалев присматривал за моими болванками. Ему не составляло труда несколько раз за смену подойти и микроном выверить точность действия резца, больше ничего не требовалось. После тренировки я прибегал на завод.

– Ну как? – спрашивал у Дмитрия.

– Все в порядке, передовик. «Товар» готов, можно снимать, – отвечал он. – Зови мастера.

У Михалева пропуска в город, естественно, не было, его никуда не выпускали. Он помогал мне – я помогал ему, принося из города то, что нельзя было купить в лагерном магазине.

Так прошли два года, которые с помощью Дмитрия Михалева были зачтены мне за четыре. Мой срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Мне выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых я не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.

Рассказываю об освобождении так буднично, потому что именно так его и встретил: ни эмоций, ни желаний никаких я в этот момент не испытывал. Помню только опустошенность и растерянность: куда ехать, где жить, кем работать?

Предложение Гоглидзе остаться в Хабаровске тренером «Динамо» выглядело, конечно, заманчиво. Но решиться насовсем перевезти туда жену и детей я не мог.

И тут вновь позвонил Василий:

– Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Никаких хабаровсков. Мы ждем вас в Москве.

– Как в Москве… Я же дал подписку…

– Это не ваша забота, а моя. До встречи… – И в трубке раздались частые гудки.

Все казалось настолько неправдоподобным, что могло иметь только одно объяснение: обычно он звонил сильно подвыпив. Но на этот раз голос Василия Сталина был абсолютно трезвым…

На следующее утро на военном аэродроме Комсомольска приземлился личный самолет командующего ВВС Московского военного округа. На нем прибыл Сергей Капелькин. То, что это был «свой человек», окончательно заставило меня поверить в реальность происходившего. И теперь мною овладело одно всепоглощающее желание – оказаться в Москве, и я поднялся по трапу в самолет, даже не попытавшись проанализировать ситуацию, представить, чем может грозить незаконное возвращение в столицу.

Прямо с подмосковного аэродрома меня привезли в особняк на Гоголевском бульваре – резиденцию Сталина-младшего.

На первом этаже в огромном зале стояло несколько бильярдных столов. В центре – большой обеденный стол, на нем красовались графин с водкой и блюда с нарезанными ломтями сахарного арбуза. Во главе сидел молодой человек в генеральском мундире. Вокруг суетились какие-то офицеры и футболисты, некоторых из которых я знал по прежней мирной жизни.

Похоже, меня ждали. Когда я вошел, Василий поднялся. И как только он встал, вся суета и разговоры мгновенно прекратились. Все смотрели на нас…

– С возвращением, Николай Петрович!

– Спасибо.

– Выпьем за встречу.

– Василий Иосифович, я не пью.

– То есть как не пьете? Я же предлагаю «за встречу». За это вы со мной должны выпить.

Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул меня в бок, а Сашка Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Я замялся, но деваться некуда – выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу захмелел.

А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу:

– Где ваш паспорт?

– При мне, конечно.

– Степанян, – позвал «хозяин» одного из адъютантов, – срочно поезжай и оформи прописку в Москве.

Офицер моментально исчез.

– Ну что, Николай Петрович, как будем готовить команду? – спросил Василий и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Гайоз!

К нам подошел Гайоз Джеджелава, в прошлом знаменитый форвард тбилисцев, умный, техничный футболист. Но годы взяли свое. Даже форма подполковника не могла теперь скрыть заметно располневшую фигуру. Из репортажей Синявского я уже знал, что он стал старшим тренером команды ВВС. Мы пожали друг другу руки.

– Гайоз, ты сколько раз выигрывал первенство Союза?

– Василий Иосифович, я пока не успел, но мы надеемся…

– Ты «пока не успел», а Николай Петрович уже выигрывал несколько раз, поэтому он будет руководить командой, а ты будешь ему помогать.

Я почувствовал себя неловко и счел необходимым вмешаться:

– Василий Иосифович, меня не было в большом футболе почти десять лет. За это время многое изменилось. Пусть Гайоз ведет все, как вел. Уверен, он многому может научить. Мне на первых порах надо осмотреться. К тому же у вас команда все-таки военная, а я человек сугубо гражданский…