Шедшие следом гости задержались у входа. Семён Моисеевич, обращаясь к Ошане, попросил её не обижаться, но они хотели бы с её разрешения поставить палатки в стойбище дотемна и немного отдохнуть с дороги. Ошана, конечно, не возражала, и гости отправились к своим стреноженным лошадям, пасшимся невдалеке.

Оставшись одни в чуме Вангола, обитатели стойбища решали, что делать. Они столько лет скрывались от людей, что отвыкли от них, и теперь необходимо было принимать какое-то решение. Эти люди ни о чём не спрашивали, преподнесли подарки, были вежливы и вели себя достойно. Но это было сегодня, а что будет завтра? Старый Такдыган, сидя у огня, высказал свои мысли:

— Эти люди не опасны для нас, они живут своей обособленной жизнью и не приносят зла другим людям. Я встречал раньше таких. Они в душе такие же кочевники, как и мы, только родились они в больших городах, и, только когда такие люди вырываются из этих городов, их души обретают счастье. То, что для нас — повседневная жизнь, для них — долгожданное путешествие, к которому их души всегда стремились и готовились. Именно теперь, когда они странствуют, их сердца открыты и лица светлы.

Покуривая свою трубку, Такдыган какое-то время молчал, а затем как бы подытожил сказанное:

— По нашим обычаям они — гости, и мы примем их согласно обычаям предков. Та опасность, о которой мы все думаем, существует в наших умах, потому что мы знаем правду. Эту правду знаем только мы. Правду о том, что Вангол — беглец. Но есть ещё одна правда, это то, что он — мужчина нашего рода, как он им стал, не столь важно. Для тех, кто сюда пришёл, Вангол — мой приёмный сын, найденный мной ребёнком во времена военного лихолетья и увезённый в тайгу. Он русский по крови, но орочон по рождению, такова была воля духов тайги, и это изменить уже не сможет никто. — Он ещё немного помолчал, чтобы все поняли его мысль и обдумали её. — Теперь пусть скажет Вангол, что он думает.

С момента приезда гостей Вангол практически молчал всё время. Он представлял себе, какую опасность для орочон представляет он сам, если откроется тайна. Он знал уже, что орочоны — очень правдивый народ, не умеющий лгать и обманывать, и уже обдумывал план побега из стойбища, чтобы обезопасить Ошану и её семью.

Но Тинга! Он не мог бросить её, ничего не сказав и не объяснив. А если объяснить ей, она пойдёт с ним. А это значит, что она будет в ещё большей опасности, кочуя в тайге с беглым. То, что сейчас он услышал от старика, было спасением, и Вангол, встав перед старым Такдыганом, в пояс поклонился ему и сказал:

— Отец, я благодарен вам.

Старик погладил Вангола по голове и улыбнулся.

Ошана, вытирая навернувшиеся слёзы, подошла и обняла Вангола.

— Пусть будет так, как ты сказал, дедушка. Другой правды нет, — сказала она.

В это время в лагере экспедиции ставили палатки.

— Натягивай центральный, твою дивизию, — ворчал на молодых Новиков, наблюдая, как они управляются с палаткой. — А если бы ветер был, унесло бы вас вместе с ней, ну сколько вас учить? Вбей сильнее колышек, Володя. А ты что смотришь? Сильнее низ тяни, тьфу ты, да не так же сильно.

— Смех и грех с вами. — Подошедший Семён Моисеевич, взяв под руку Новикова, повёл его к своей палатке. — Да оставьте вы их в покое, Андрей Платонович, пусть учатся, а то они под вашим контролем никогда её не поставят. Так и уснут на лапнике, умаялись.

— Ах, Семён Моисеевич, тяжело в учении — легко в бою. Поверьте, пройдёт время, и будут они вспоминать мои уроки с благодарностью.

— Не сомневаюсь, толк из мальчишек будет, две недели в пути держатся молодцом. Это ведь не нормы ГТО[3]сдавать в институтском спортзале. Да, Андрей Платонович, вам ничего не показалось странным сегодня? На нас смотрели, как на пришельцев из космоса, особенно, насколько я понял, младшая дочь хозяйки чума.

— Более чем странно, Семён Моисеевич, видеть на свадьбе у эвенков в качестве жениха русского парня.

— Как русского? Я, признаться, не заметил, он же весь заросший и молчал всё время. Впрочем, да, глаза. Мне показалось, глаза у него необычные.

— Русский он, у эвенков в его возрасте борода ещё только намечается, да и глаза у него, вы правильно подметили, европейские.

— О чём это секретничают мужчины? — раздался мелодичный голос, и из отдельно стоящей палатки высунулась голова Нины Мысковой.

— Какие секреты, Ниночка? Мы с Андреем Платоновичем делимся впечатлениями о свадьбе, на которую так негаданно угодили.

— Да уж, угодили, — выползая из палатки, сказала Мыскова. — Не угодили, а Бог нас сюда привёл, товарищ начальник экспедиции.

— Бога нет, Ниночка, есть результат, полученный благодаря точным расчётам, либо удача. Не могу не согласиться, что благодаря удаче мы сегодня здесь, потому как расчёты нас определённо подвели. Как вы считаете, Ниночка, кто эти люди? Вам не показались они несколько странными? Вы заметили, как на нас смотрел старик, когда мы въезжали в стойбище. Да и жених, по мнению Андрея Платоновича, русский, однако мы не услышали из его уст ни слова.

— Как сказать, внешний облик ничего не означает, уважаемый Семён Моисеевич, белые женщины в Америке рожают негритят, почему бы эвенкийке не родить от русского мужика? Кстати сказать, у народностей Севера принято обновлять кровь за счёт пришельцев, имейте это в виду, Семён Моисеевич. Хозяйка стойбища, Ошана, с вас глаз не сводила.

— Ниночка, ну что вы, как вы можете? — Семён Моисеевич, выпучив глаза и надувая щёки, сделал на лице удивлённо-невинное выражение.

— О, Моисеич, не теряйтесь, представляете, какая гремучая смесь может получиться от смешения ваших благородных кровей с дикой кровью кочевников! — с хохотом говорил Новиков, картинно оглядывая начальника экспедиции.

Рассмеявшись, Нина взяла под руку Семёна Моисеевича и успокаивающим тоном сказала:

— Не волнуйтесь, мы вас в обиду не дадим.

Продолжая хохотать и шутить, компания уселась у палатки, где Семён Моисеевич с серьёзным видом вытащил из планшета карту и, уже не обращая внимания на шутки и смех товарищей, стал внимательно её изучать. Нина, сделав страшные глаза Новикову, тоже замолчала и озабоченно уставилась в расстеленную на коленях карту местности.

— Где же это мы находимся? — сам себе задал вопрос Семён Моисеевич и тут же, ткнув карандашом в карту, ответил: — Думаю, мы примерно здесь.

— На сколько примерно? — спросил Новиков.

— На столько, на сколько примерно составлена карта. Подумать только, двадцатый век, а эти места изучены чисто символически. Вот этот перевал мы прошли четыре дня назад, здесь перешли речку, которой на карте нет, ещё два дня пути, грубо по сорок километров строго на восток, — значит, мы здесь. А по карте здесь горное плато, а мы в долине. Нонсенс.