Первое. Барок поднял голову наверх.

– Сосед, отзовись.

Голова зашумела. Вчерашнее приключение закончилось, и Рудольф опять удалился в свою раковину, не желая растворяться в сознании чужака.

– Повнятее можно? – нет, Барок не расстроился, его хорошее настроение перебить было трудно, но строгость не помешает. Тем более в отношении этого слизняка. – Я ничего не понял из твоего бормотания.

Шум затих. Это ты, типа, обиделся? Барок немного пошатал серую стенку в голове.

– Э-эй, давай вылезай оттуда. Рассказывай, что у тебя наверху, на втором этаже.

Общий фон, донесшийся из-за пелены примерно переводился как: «тебе надо, ты и разбирайся». Барок внимательно присмотрелся к серому пологу, но настроение было настолько хорошим, что он все же решил не обижаться. И правда. Отчего бы не пойти и не посмотреть?

Узкая лестница приветствовала Барока отчаянным скрипом. Старые рассохшиеся ступени доверия не вызывали, но память Рудольфа паниковать не спешила. Ну, раз так, то пойдем. Барок начал медленно подниматься по крутой лестнице, осторожно вглядываясь в полумрак впереди: ни света, ни окон наверху не просматривалось. А если они и были, то Рудольф предпочел их не открывать. Ну-ка, ну-ка.

Первым впечатлением Барока, когда он поднялся на этаж, была брезгливость. Он столько времени и сил потратил на приведение жилых комнат в приличный вид, и так к этому виду уже привык, что возвращение в фирменный рудольфовский бардак заставляло морщиться и стараться избегать особо загаженных мест.

– Что значит «творческий»? – не понял Барок, разобрав в недовольном гуле в голове хоть что-то определенное. – Раз творишь, давай, предъявляй, что сделал. А раз не сделал, то сиди и молчи в тряпочку.

Барок помнил, как сорвало «соседушку» там, возле магазина, когда тот старец (кстати, кстати; надо еще разобраться, что там они с Рудольфом этому ископаемому наобещали) выразил недоверие творческому таланту Рудольфа. Ну, раз ты у нас такой уязвимый, то будьте любезны….

– Развел дома грязищу, – Барок скорчил недовольную мину. – Бардак на бардаке. Бабы толком нет: тискаешь себя над картинками….

Серая пелена в голове пошла волнами, задышала. Рудольф начал переполняться оскорбленными чувствами. Барок хихикнул, стараясь максимально спрятать свои эмоции, и продолжил накачку на «слабо».

– Как мужик ничего из себя не представляешь: двух шагов без кислородной подушки не сделаешь. Пить не умеешь. Ты хоть что-нибудь в жизни можешь?

Пелена Рудольфа вздулась пузырем. Из-за нее просто струилась ярость. Самым сильным желанием Рудольфа было…. «Чего-о-о?», даже немного удивился Барок. «Ты это про кого так сказал? Что вообще происходит? Бунт хомячков?». И подавил ехидную усмешку. Ну-ну, давай, посмотрим, что получится. А, может, тебя по нужному руслу направить?

– И нечего тут грудь выпячивать, – пренебрежительно сообщил Барок серому пузырю. – Настоящий мужчина может делать что угодно, и выглядеть как угодно. Но только в одном случае: если ему есть, что показать. Что-то, что он по-настоящему умеет делать. И что, есть у тебя на что посмотреть, кроме грязи по углам? Нет? Ну, так я и говорил про хомячков….

Во как! Барока во второй раз в этой новой жизни вышибло из тела, как пробку из бутылки. С непривычным отстранением он наблюдал, как закусивший удила Рудольф рванул вперед со скоростью пикирующего бота. Да уж, если бы Барок искренне верил в то, что он тут наговорил, его ждало бы жестокое разочарование. Тишайшему, нерешительному, мешковатому Рудольфу было что предъявить. Что самому Бароку, что кому угодно… (если новая память его не подводит) … во всей обитаемой галактике. На самом деле было. По крайней мере, сам Рудольф истово в это верил.

– Я…? Я неудачник? – Рудольф пыхтел, плевался слюной, разбрасывал попадающиеся на пути вещи. Фонтан различных непригодившихся штук взмыл вверх с верстака, освобождая место для трех небольших платформ, на которых громоздились переплетения проводов, скапливались непонятные черные шарики, тускло поблескивали короткие «руки» манипуляторов. – Да я… я…. Что вы можете знать о науке?! Бездарные, ограниченные, невежественные животные…. Вам бы только набить свое брюхо…. Ничего не видите дальше своего носа. Никогда. Бабы, выпивка. Боты. Деньги…. Да что вы понимаете? А я смог, слышишь? Смог!

Он сбивался. Перепрыгивал с одного на другое. Лихорадочно переворачивал все вверх дном, еще больше усиливая царящий вокруг хаос. Но в кажущемся бессистемным метании, все больше просматривался определенный смысл. Освобожденный от хлама верстак понемногу заполнялся различными приборами, которые, соединяясь между собой, начали выстраиваться в нечто вполне рабочее. Вот только что он собирается делать?

Барок хотел было вмешаться, но вовремя остановился: Рудольф, похоже, подобрался к кульминации. С благоговейным видом археолога, нашедшего древнейшую рукопись на свете, он достал два небольших герметичных ящика и водрузил их на последний освобожденный пятачок на вновь захламленном верстаке. Осторожно открыл по очереди каждый из них и достал сначала небольшой обруч из черных квадратиков, соединенных между собой почти невидимыми проводками, а затем небольшой блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху.

– Неудачник? – тихо прошипел он. – Я вам покажу «неудачник».

Четкими, отработанными движениями Рудольф начал запускать все приборы, выстроенные на столе. Замерцали индикаторы, тихо защелкали включаемые один за другим тумблеры.

Барок затих внутри, внимательно просматриваясь к процессу и стараясь запомнить как можно больше непонятных движений. Ничего, когда запал «соседа» пройдет, придет его время.

На верстаке тем временем заканчивался процесс подготовки к пуску. Рудольф проверил правильность включения, сравнил показатели нескольких дисплеев и медленно– медленно опустил себе на голову обруч из черных квадратиков. Барок сжался, ожидая всего чего угодно, но все осталось без изменений. Барок недоверчиво покосился на «соседа». Это что, ритуал такой?

Рудольф даже бровью не повел. Сейчас он меньше всего напоминал неустроенного в жизни, рассеянного и неуверенного в себе растяпу. Выверенным движением подхватив блестящий шарик правой рукой, левой он ткнул куда-то в центральную панель….

И скривился от звона в голове. Одновременно с ним скривился и Барок. Но не от боли. Боль, вместе со всеми остальными чувствами оставалась сейчас у Рудольфа. Барок скривился от режущей сознание дымки, которая вдруг окутала центральную платформу. Между двух, отстоящих друг от друга на расстоянии полуметра консолей, напоминавших рога, заклубился странный, ни на что не похожий туман. И если колдующий над настройками Рудольф слышал всего лишь звон, то лишенный всех чувств, кроме транслируемой Рудольфом нейтральной информации Барок ни с того ни с сего вдруг почти физически начал ощущать плотную дымку, все сильнее окутывающую прибор.

Мало того, в глубине его усеченного на данный момент сознания вдруг зародилось непередаваемое чувство. Он не мог пока объяснить, что это такое, но каждым клочком своего существа ощущал силу, которая прячется за этой дымкой. Что это? Барок завертелся на месте, совершенно забыв о том, что он не контролирует тело. Просто ему до тянущей боли вдруг понадобилось узнать хоть что-то про это новое, пугающее явление, которое (он мог в этом поклясться) было ему знакомо. Именно ему, Бароку. Тому, старому, древнему, дополумраковскому. Барок изо всех сил растянул свое «я», пытаясь хоть краешком прикоснуться к происходящему. И чем больше он проникался этой дымкой, чем больше всматривался в нее, тем больше истончалась невидимая стена, отгораживающая его от его прошлого. От его собственного мира…. Ну же. Это же, это же….