– Праведное небо! – улыбнулась Клорисса. – Наверно, мы кажемся вам такими же, какой бы нам показалась Земля. Подумать только. Смотрите, вот пустая комната. Давайте войдем и сядем – нет, она недостаточно большая. Знаете что – садитесь, а я постою снаружи.

Клорисса отступила подальше по коридору, пропуская Бейли в комнату, а потом встала у противоположной стены, чтобы видеть его.

Бейли сел, не особенно заботясь о галантности. Хочет стоять – ну и пусть ее, мстительно подумал он.

Клорисса начала, сложив на груди мускулистые руки:

– Геноанализ – ключ к нашему обществу. Гены, разумеется, нельзя анализировать напрямую, но каждый ген управляет одним энзимом, и можно анализировать энзимы. Кто знает энзимы, знает биохимию тела. Кто знает биохимию, знает человека. Понятно?

– В теории да. Как осуществляется на практике, не знаю.

– Это делается здесь, у нас. Анализ крови производится еще на поздней стадии эмбрионального развития. Так мы делаем первую прикидку. В идеале мы должны засечь все мутации уже на этой стадии и решить, показано рождение или нет. Но на практике мы знаем недостаточно, чтобы исключить всякую возможность ошибки. Когда-нибудь мы к этому придем. А пока что продолжаем тесты и после рождения: биопсия, кровь и прочее. Во всяком случае, задолго до повзросления мы точно знаем, из чего сделаны наши мальчики и девочки.

«Из конфет, из пирожных…» – вдруг вспомнилось Бейли.

– Мы носим кольца с обозначением своего генетического кода, – продолжала Клорисса. – Это старый обычай, пережиток тех примитивных времен, когда на Солярии еще не существовало евгеники. Теперь-то мы все здоровы.

– Но вы все-таки носите свое кольцо. Почему?

– Потому что я – особый случай, – без тени смущения, с нескрываемой гордостью сказала Клорисса. – Доктор Дельмар долго выбирал себе ассистента. Ему как раз и нужен был особый человек. Мозги, изобретательность, трудолюбие, надежность. Главное, надежность. Чтобы человек мог долго находиться среди детей и не сорваться.

– А сам он был на это не способен, верно? Значит, был ненадежен?

– В какой-то степени, но такая степень даже желательна. Вот вы руки моете?

Бейли покосился на свои руки – они были вполне чистые – и сказал:

– Да.

– Ну так вот – вы считались бы крайне ненадежным человеком, если бы отвращение ко всякой грязи доходило у вас до такой степени, что вы не смогли бы вычистить замасленный механизм даже в чрезвычайной ситуации. Но в обыденной жизни определенная степень брезгливости заставляет вас мыть руки, и это нормально.

– Понятно. Продолжайте.

– Это все. По генетическому здоровью я занимаю третье место на Солярии с тех пор, как стали вести записи – потому и ношу кольцо. Мне нравится носить мой знак отличия,

– Поздравляю вас,

– Нечего ехидничать. Может, это и не моя заслуга, а слепая комбинация родительских генов, но все же есть чем гордиться. Никто не поверит, что я способна на такой психопатический поступок, как убийство – только не с моим генетическим строением. Так что не трудитесь обвинять меня.

Бейли молча пожал плечами. Похоже, эта женщина путает генетическое строение с доказательствами, как, наверное, и вся Солярия.

– Хотите теперь посмотреть молодняк?

– Да, благодарю вас.

Коридоры тянулись бесконечно – здание, должно быть, было громадное. Не такое, конечно, как квартирные блоки в земных Городах, но для отдельного строения, стоящего на поверхности планеты, оно было просто колоссальное.

Клорисса показала Бейли сотни кроваток, где пищали, спали или кормились розовые младенцы. Дальше шли игровые комнаты для ползунков.

– В этом возрасте они еще ничего, – ворчливо говорила Клорисса; – хотя и требуют огромного количества роботов. Пока дети не начали ходить, почти на каждого из них приходится по одному роботу.

– А зачем?

– Они заболевают, если не получают индивидуальной заботы.

– Да, потребность в ласке остается, ничего тут не поделаешь.

– Я сказала «забота», – нахмурилась Клорисса.

– Просто удивительно – неужели роботы могут удовлетворить потребность в ласке?

Клорисса резко обернулась, и даже на расстоянии было видно, как она недовольна.

– Вот что, Бейли, если вы хотите меня шокировать неприличными словами, то вам это не удастся. Что вы как ребенок, праведное небо!

– Шокировать?

– Я и сама могу произнести это слово. Ласка! Хотите еще и слово из шести букв? Тоже могу. Любовь! Любовь! А теперь, если вам полегчало, ведите себя прилично.

Бейли, не вдаваясь в вопросы приличий, сказал:

– Спрошу по-другому: разве роботы могут заботиться о детях как следует?

– Очевидно, могут, иначе наша ферма не достигла бы таких успехов. Они балуют детей, нянчатся, носятся с ними. Дети-то не понимают, что это всего лишь роботы. Но от трех до десяти с детьми становится трудно.

– Да?

– В эти годы они непременно хотят играть друг с другом. Все поголовно.

– И вы им, стало быть, разрешаете?

– Приходится – но мы всегда помним о том, что обязаны готовить их к взрослой жизни. Каждый ребенок живет в отдельной комнате, где можно запираться. Они с самых ранних лет спят одни – мы настаиваем. В распорядок дня входят часы уединения, которые с возрастом увеличиваются. Когда ребенку исполняется десять лет, он уже может довольствоваться видеоконтактами целую неделю. Разумеется, и видеотехника у нас превосходная. Связь можно поддерживать на воздухе, в движении – хоть целый день.

– Странно, что вам удается справиться с инстинктом. Я вижу, вы сражаетесь с ним, и на удивление успешно.

– О каком инстинкте вы говорите?

– О стадном. Он ведь налицо. Вы сами сказали, что дети хотят играть друг с другом.

– Вы называете это инстинктом? Пусть будет так. Праведное небо, ребенок инстинктивно, боится упасть, а взрослых можно приучить работать на высоте, где все время существует опасность падения. Вы же видели выступления воздушных гимнастов? Есть такие миры, где люди и живут в высотных домах. Еще дети инстинктивно боятся громких звуков, а вы разве боитесь?

– В пределах разумного.

– Могу поспорить, что земляне не могли бы спать при полной тишине. Праведное небо, нет такого инстинкта, который бы не поддался хорошему, настойчивому воспитанию. Особенно у человека, инстинкты которого слабы. А при правильном подходе каждое новое поколение будет все легче воспитывать. Вопрос эволюции.

– То есть как?

– А вы не понимаете? Каждая особь повторяет в своем развитии процесс эволюции. У наших зародышей в определенный период были и жабры, и хвост. Эти стадии нельзя миновать. Вот так же и ребенок должен пройти стадию общественного животного. Но если зародыш за один месяц проходит стадию эволюции, на которую ушло сто миллионов лет, то и дети могут ускоренно пройти стадию общественного животного. Доктор Дельмар придерживался мнения, что постепенно, со сменой поколений, мы будем проходить ее все быстрее.