Мы сошлись с ним на его дне рождения; на эти праздники в отдельном, за могучей железной дверью, кабинете зазывали только самых приближённых – и вдруг позвали меня.

Когда, через полчаса, после перекура у большого, настежь раскрытого окна все рассаживались на места, Алхаз уселся рядом со мной, чтобы дорассказать мне какую-то байку – в итоге остаток вечера мы с ним провели, заправляя столом, всеми этими неприступными бухгалтерами, глянцевыми, на шпильках, редакторами и точёными секретаршами – они у нас то пели, то произносили здравицы, то, потом, танцевали, на столе и даже немного под столом.

Всё, конечно, было в рамках приличий – хотя, смотря что́ вы понимаете под приличиями.

В тот вечер Алхаз стал серьёзен только на одну минуту – ему позвонил сын, я откуда-то уже знал, что мой директор недавно развёлся, – и со своим сыном он, стоя возле окна, говорил с той огромной внутренней, едва сдерживаемой радостью, которая не шла ни в какое сравнение с нашим предыдущим непрестанным, до слёз, хохотом.

Судя по разговору, сыну было лет шесть.

Долго ли, коротко ли, но весь этот трёхэтажный печатный пароход сначала дал крен, потом раскололся и утонул, самый главный директор сбежал, Алхаз же присоседился на другом пароходе, хотя, судя по всему, питаться стал проще, масла и мёда в рационе поубавилось: лоск сошёл с него.

Не помню, как мы встретились в другой раз, – чистый случай, – однако искренне обрадовались друг другу, – а пойдём, он говорит, в ресторан послезавтра или, к примеру, через три дня.

А пойдём, говорю.

Никакой, понятно, дружбы между нами не водилось: мы ни разу и не разговаривали толком, но я люблю весёлых, без понтов людей, особенно неясного этнического окраса – к ним у меня особое любопытство, мне самому не очень понятное, да я и не пытаюсь себя понять, живу как есть.

Что ему было интересно во мне, я тем более не задумывался – а что, я лёгкий на подъём, улыбчивый парень с хорошей реакцией на жизнь и её шутки, – этого вполне достаточно, мне кажется.

Мы встретились как закадычные товарищи, обнялись, он заказал шашлыка, зелени, овощей, пили вроде бы коньяк, долго не пьянели, вообще так и не запьянели, разговаривал в основном он, было очень славно, словно бы мы и вправду раньше дружили.

Я не помню ни слова из того, что мы обсуждали тогда.

Там точно не было ни слова о женщинах, ни слова о президентах, ни слова о том пароходе, на котором мы работали вместе и который пропал вместе со всеми своими печатными полосами, типографской краской, бухгалтерией и внутренними телефонами – а ведь была целая жизнь, полыхали страсти, делились кресла, перетекали из пустое в порожнее миллионы.

О чём же мы говорили?

…решили встретиться в следующем месяце ещё раз: отчего бы и нет, это были отличные три часа, он заплатил за всё, и мне показалось, что с удовольствием.

Внешне Алхаз был совсем несимпатичным: не совсем правильной формы голова, кожа серая, мутноватые глаза с обвисшими, как у некоторых собак, веками, улыбался одной половиной рта – правда, часто, а потом ещё заразительно смеялся.

Люди с хорошим смехом встречаются редко. Вечно думаешь, что человек икает, или плачет, или сморкается – а нет: оказывается, это он радуется.

Я на Алхаза иногда любовался.

Встретились два человека, которым ничего друг от друга не нужно, и взахлёб разговаривают: забавно же.

Мы не увиделись через неделю, и через две не увиделись. Миновал год, а потом он вдруг позвонил.

Говорит: точно надо повстречаться, я не отстану, а то вообще никогда не увидимся, наверняка знаю, что именно сейчас пришло время, – и смеётся, – хотя всё равно голос каким-то невесёлым показался мне.

Давай, говорит, в пятницу?

Давай, говорю, в субботу.

В пятницу его арестовали.

Мне позвонила одна девушка, – хотя, если сосчитать, сколько лет прошло, то теперь уже, наверное, женщина в расцвете сил, – с того самого дня рождения, где мы с Алхазом веселились, и говорит: знаешь?

Она мне тоже никогда не звонила: я удивился, что́ за совпадения.

Выяснилось: она его друг. Именно что друг – это оказалось важным в той истории, начала которой я не знаю и узнавать в каких-то подробностях уже не стану.

Она говорит: надо как-то помочь ему, – я отвечаю: конечно, что можно сделать?

Предложила написать открытое письмо – от всей нашей пишущей братии, – с просьбой Алхаза беречь и судить справедливо.

Адвоката, сказала, уже нашли, отличный адвокат.

А в чём там дело? – спрашиваю я.

Она то ли непонятную мне статью уголовного кодекса назвала, то ли даже не называла, а сразу свернула разговор в том смысле, что произошло нелепое стечение обстоятельств, нелепое, глупое и невозможное стечение невозможных обстоятельств, остаётся только надеяться, только надеяться и остаётся, но надежды отчего-то мало.

Следом откуда-то с подветренной стороны пришли вести, что в квартире Алхаза год назад изнасиловали подростка. Ну как подростка – законченного наркомана, возможно, даже проститутку мужского пола, семнадцати лет.

Наркоман где-то целый год бродил и горевал, так и не смог за год умереть, и наконец вспомнил, что прошлой осенью над ним надругались, а кто именно – забыл.

Зато квартиру помнил, в квартире ему понравилось.

Написал заявление, к Алхазу пришли гости и забрали его насовсем.

Говорят, с такими статьями в российской тюрьме сидеть тяжело; иной раз даже суда сложно дождаться.

Через месяц выяснилось, что Алхаза в день преступления вообще не было дома – там ночевал его друг. Друг привёл в квартиру Алхаза случайно встреченного обдолбыша.

Нашлись даже билеты на самолёт – Алхаз в тот день улетал, и его не было ещё двое суток.

Но отчего-то Алхаза не отпускали.

Его подруга – которая друг – ещё раз или два звонила мне.

Наверное, она любила его, или что? Что ещё бывает у людей, какие отношения?

Сказала, что Алхаза перевели в отдельную камеру и что на свиданиях он всё время спрашивает про меня. Передаёт приветы – в начале свидания, несколько раз по ходу свидания, и в конце свидания – непременно.

Откуда-то я чувствовал, что всё это правда: что он помнит и надеется – хотя с чего он взял, что именно я спасу его, не знаю. Он так решил, на краешке бытия он имел свои особенные резоны, которые я не смогу разглядеть и домыслить.

Я понимал про билеты – хорошо, что такие билеты нашлись, до самой Сибири и обратно, – но всё равно не получалось взять в толк, откуда у Алхаза взялся такой близкий друг – с ключами от его квартиры? Причём в эту квартиру его удивительный друг может затащить невнятное существо с пробитыми на руках, на шее, на ногах и на половом органе венами. Существо, больное сразу всем, чем возможно заразиться половым, дыхательным, касательным, воздушно-капельным путём, а также – через стакан, через полотенце, через носовой платок, через расчёску, через зубную щётку и даже через одёжную.