– А что говорит сам господин Лощинский? – спросила она, отчего-то вдруг испугавшись по-настоящему.

Так испугавшись, что внутри у нее все похолодело и шевельнулся малыш. Клавдия положила руку на живот, прикрывая его и успокаивая.

– Господин Лощинский… – улыбнулась ей Анжели холодноватой, светской улыбкой, – успел сказать, что даже толком не просмотрел бумаги, и в этот момент, когда наше сотрудничество только-только началось, с Эммануилом Леонидовичем случился сердечный приступ. И теперь он лежит в больнице в бессознательном состоянии.

– Это ваши друзья так… – спросила Клавдия, прежде чем сообразила, что делает.

Как там любит повторять Марк: «Логика дана человеку не только для того, чтобы объяснять свои поступки после их совершения, а в основном для того, чтобы думать».

Только думать у нее сейчас не очень-то получилось…

Анжели Карно посмотрела на нее с легкой укоризной.

– М-да, – согласилась с ней Клавдия, отводя взгляд в сторону, – не надо было это спрашивать…

– Это не то, что вы подумали, – успокоила ее с легкой ироничной улыбкой мадам. – У господина Лощинского на самом деле случился сердечный приступ. Но вернемся к предмету нашей беседы. – Я верю, что вы не видели эти документы, Клавдия, и не держали их в руках. Но каким-то образом они исчезли, и вы единственный человек в этой цепочке, у кого они могут оказаться. Я не знаю, как они к вам попали или попадут, может, господин адвокат придумал какой-то оригинальный ход, а мы его просмотрели, но мы будем продолжать искать. А вы… – задумчиво посмотрела на девушку француженка, – …давайте поступим с вами следующим образом…

Нет-нет, ни следующим, никаким иным образом Клавдия категорически не хотела, и совершенно не желала иметь какие-то странные и темные дела с мадам Карно, и напряглась, снова положив руку на свой чуть выпиравший животик.

– … Вы должны дать мне железное обещание, что, если обнаружите эти бумаги, немедленно передадите их мне. – И спросила мягким, почти нежным тоном: – Вы понимаете меня, Клавдия?

Она понимала, она все правильно понимала.

– Да, я понимаю, и даю. Обещание даю.

– Вот и хорошо, – вздохнула мадам Карно и, открыв свою умопомрачительной цены и дизайна сумочку, вынула оттуда серебряную визитницу, украшенную замысловатым вензелем, открыла ее с легоньким щелчком, достала картонку визитки и протянула Клавдии. – Это мои контакты. Сзади написан телефон, по которому можно звонить в любое время суток. В любое. Если вы что-то вспомните, узнаете или найдете документы – звоните сразу.

И защелкнула серебряную красоту, вернула ее в сумочку и предложила:

– Мой водитель может подвезти вас в Переделкино.

– Нет-нет, – испугалась Клава, – благодарю, но на метро и электричке гораздо быстрей добираться.

– Да, трафик в Москве сложный, – перейдя на тон легкой светской болтовни, чуть улыбнулась ей Анжели Карно, отпуская на свободу.

Пока отпуская.

То, что документов у Клавдии Невской нет, и она их в руках не держала и знать про них ничего не знает, было совершенно очевидно. Анжели давно владела искусством профайлинга и была серьезным физиономистом, распознавая безошибочно ложь, уклончивость и любую эмоцию человека, прекрасно определяя его мотивы, поведение и предугадывая поступки.

Эта девочка понятия не имела ни о каких документах и очень искренне удивилась появлению великолепной мадам Карно у дверей ее квартиры, даже оторопела от неожиданности – нет никаких сомнений в ее непричастности.

Анжели улыбнулась, удерживая перед мысленным взглядом лицо Клавдии. У этой девочки железный характер при всей ее внешней обманчивой хрупкости. Очень интересная, утонченная девушка, руки необыкновенно выразительные, голос такой… вкусный голос, чуточку шоколадный, но не до приторности, и глаза эти поразительные, надо же, малахитовые прямо.

Хорошая девочка, и язык очень правильный, чистый, не загрязненный сленговым мусором и американизмами, грамотный, явно кто-то в семье лингвист, и воспитывали девочку на чистейшем русском языке, да и сама она филолог.

И определенно беременна, все непроизвольно прикрывала животик и поглаживала его, успокаивая малыша.

Ах, как жаль, что она попала во всю эту историю, как жаль. Не хотелось бы…

Но как пойдет. Как пойдет. Посмотрим.

Естественно, что всю дорогу до Переделкино Клавдия думала только об этой неожиданной встрече и странном разговоре с мадам Карно.

Если честно, Клавдия труханула. Не так, чтобы прямо терять лицо и достоинство, и трястись, но все же, все же.

При всей светскости Анжели Карно, ее милой, дружелюбной и обманчиво-открытой улыбке, Клавдия всем своим нутром чувствовала исходящую от мадам опасность.

Раньше бы Клавдия с нетерпеливым любопытством и радостным азартом полезла бы в это загадочное дело, чтобы попробовать себя «в сыске», это же было одним из ее дарований, открывшимся в процессе работы с мемуаристами – она умела прекрасно добывать информацию и работать с ней, а тут такое – загадка, красивая и опасная.

Но сейчас Клавдия была целиком сосредоточена на своем малыше, и не то что рисковать не станет, а приложит все возможные усилия, чтобы оградить маленького от неприятностей и возможных напастей.

К генералу, что ли, обратиться, подумалось ей. Он и помочь сможет, если что, и уберечь. Или сразу к Василию?

Да, решила Клавдия, если она почувствует, что ей грозит что-то по-настоящему серьезное, она сразу же попросит помощи у Александра Ивановича или у Василия.

К Александру Ивановичу Знаменцеву Клавдия относилась как к двоюродному дедушке – то есть хоть и далекая родня, но любимая и такая же родная.

У них в «Верхних Полянах» было несколько участков, давно стоявших без хозяйского пригляда, хотя поселок и считался в какой-то мере престижным – природа тут уж больно хороша, прямо какие-то экологически счастливые места, и приобрести участок или дом было проблематично. Но имелось три дома, которые давно не посещали хозяева, с запущенными, заросшими бурьяном и сорняками участками.

Один из таких домов, с самым большим участком, куда вклинивался даже кусок леса, обнесенный забором, добротный, капитальный – первый этаж каменный, а второй – деревянный. Все веранды-террасы тоже деревянные.

Но как любое брошенное жилище, этот дом, быстро ветшавший без присмотра, казался Клавдии, рассматривавшей его порой из-за забора во время прогулок, совсем грустным, сродни еще крепкому, но уже незаметно увядающему грибу.

И вдруг в какой-то день все переменилось. Ворота на участок распахнулись, и понаехало всяких строительных машин и набилось горластых простецких мужиков-строителей с деловитым бригадиром во главе.

– Все, – сетовала соседка по участку, жалуясь бабушке Вере, – не будет больше отдыха и тишины. Загадят все окрест строительным мусором, испоганят бетоном. Сплошная беда.