— Знаете, Александр Николаевич, нам близка ваша позиция по многим вопросам, — зажурчал я. — Да, необходимо очистить имя Сталина от хулы всяких недоносков, и обратить самое пристальное внимание на благосостояние трудящихся… Пересечений с вашими взглядами у нас хватает, хотя и не со всеми. В любом случае, считаем, что вы нужны Советскому Союзу и его народу. Потому и звоним.

— Что-то намечается? — в голосе Шелепина мешались и опаска, и злость, и понятное волнение.

— Будем кратки, — солидно молвил я. — Двадцатого июня на Пленуме ЦК выступит ваш соратник, Егорычев, человек честный, но излишне прямой. Будет резкая критика и министра обороны, и всего ЦК. Брежнев верно оценит его речь — как переход в наступление группы «комсомольцев» в ЦК, с вами во главе. И контратакует — при полной поддержке «стариков». Егорычева сошлют послом в Данию, Месяцева — в Австралию. Семичастного отправят на партработу в Сумскую область, а вас снимут из секретарей ЦК и «посадят» председателем ВЦСПС. Лишат власти, лишат влияния, а через несколько лет выведут из Политбюро и отправят на пенсию.

Трубка молчала, донося лишь прерывистое дыхание.

— Нам бы не хотелось подобного конца, — мягко сказал я.

— И… Что посоветуете?

Да… Не зря Шелепина прозвали «Железным Шуриком» — хорошо держит удар. Лишь пережатое горло выдавало нервный натяг. Так, еще бы! Речь-то о крушении всей жизни.

— Вашим уделом, Александр Николаевич, должна стать, если можно так выразиться, подпольная работа. Да, она займет несколько лет, возможно, десятилетие, но лишь такая стратегия сулит победу. А переть напролом, как сейчас — это полный провал. И для вас, и для народа. Вам необходимо действовать тайно — убирать с доски ненужные фигуры или хотя бы нейтрализовать их. Расставлять нужных людей, привлекать на свою сторону нынешних противников из числа значимых. Например, Суслова.

— О-о… — завел Шелепин.

— Зря сомневаетесь. Михаил Андреевич записал себя в хранители марксизма-ленинизма, и тут вам есть, на чем сойтись. Возврат к линии на мировую революцию и отказ от принципа мирного сосуществования, как и от формулы мирного перехода к социализму в капиталистических странах. Возобновление прежних характеристик Союза коммунистов Югославии, как «рассадника ревизионизма и реформизма». Это же ваши взгляды, верно? И это вы против уступчивости в отношении империализма и недостатка классовости. Мы назвали всего несколько позиций, но разве этого мало, чтобы сойтись с главным идеологом? Впрочем, это задача на завтра. А сегодня у нас — и у вас — вопросы полегче. Во-первых, ни в коем случае нельзя допустить выступления Егорычева, к тому же, сумбурного. Мало того, что Николая Григорьевича самого уберут, так еще на его место пролезет пройдошливый Гришин! А во-вторых… Вы уже порулили КГБ, побудьте теперь в шкуре нелегала! Засуньте гордыню в… в одно место, и верните доверие Брежнева. Леонид Ильич не годится в вожди, он скорее арбитр, хитрый и тщеславный. В недалеком будущем он захочет стать главнокомандующим, но Гречко упрется: «Через мой труп!» И умрет при невыясненных обстоятельствах.

— Даже та-ак… — затянул «Железный Шурик».

— Именно. Гречко по характеру своему — надменный самодур. Ему нравится обращаться к Брежневу, как к своему подчиненному, которым тот и был в войну, а Ильич бесится! Вот и предложите Лёне поднять статус. И не просто, а вдвое! Пусть станет и Главнокомандующим, и Председателем Президиума Верховного Совета, заодно убрав Подгорного, который чванливо именует себя «Президентом СССР»…

Я говорил и говорил, посматривая по сторонам, но никто не заглядывал в скверик, кроме козы, мирно хрупавшей травку.

Минут через пять «подвел черту», собрал чемоданчик и удалился, не забыв запереть телефонный шкаф.

Суббота, 16 июня. День

Дровненский район, стрельбище ДОСААФ

Инструктор наш отзывался на «Макарыча», и выглядел дачником-пенсионером, лысоватым и располневшим, но армейская выправка в нем чувствовалась.

— Если решили зверя бить, — сказал Макарыч с убеждением, — то начните со «светки»!

И вручил нам с Марленом винтовки СВТ, потертые, но справные. Мои губы дернулись в усмешке. Знал бы ты, товарищ инструктор, на какого зверя мы собрались охотиться…

Стрельбу я любил, даже второй юношеский заработал в старших классах. А бро и вовсе в погранцах служил, там кого хочешь научат метко попадать.

Но мы стойко держались легенды: хотим, мол, в отпуске поохотиться всласть, да не в нашей лесостепи, а в северных лесах.

— К барьеру! — ухмыльнулся Марлен, и лег на подстилку. Поерзал, устраиваясь, глянул в ПСО-1. — Оптика — так себе, но это фигня. Главное — навык!

Я кивнул, укладываясь рядом на брезентуху. Было мягко, а вот мишени еле виднелись вдалеке, белыми мазочками выделяясь на фоне земляного вала, поросшего травой. Сто метров, однако.

Прицел резко приблизил расчерченный окружностями лист.

СВТ — оружие простое, хоть бойцы перед войной и ворчали, жалуясь на капризную «светку». Не примитивное, как ППШ, а именно простое, без наворотов. Орудие убийства.

Лишь бы правильно выставить — и хорошо вычистить! — газовый регулятор, да чтоб магазин нормально работал. И — огонь по врагам рабочего класса!

Выстрел меня оглушил — в ушах звенело, но мощный патрон услал пулю, куда положено — во-он, вроде, дырочка на «восьмерке»... И отдача совсем слабенькая!

Марлен выстрелил дважды.

— Я один раз по воде из такой попал! — громко заговорил он, тоже, видать, оглохнув. — Пуля фонтан подняла метра на три!

Мы отстрелялись в упоре лежа, с колена и стоя, по обычным и ростовым мишеням.

— Надо наушники выпросить на Ремзаводе, — сказал Марлен, разбирая винтовку на столе под навесом. — А то весь день звенеть будет.

— Убойная штука, — согласился я, оглянувшись на инструктора, неспешно топавшего к мишеням. — Ты как, вообще? Готов?

— Убивать? — спокойно уточнил Осокин. — Готов. Не ради всяких чехов, знаешь, даже не наших ради. Я про Аленку думаю, про Маришку твою. Да и про тебя, бро интеллигентное!

— Ой, а сам-то! Тоже мне, нашелся пролетарий! — беззлобно поехидничал я. — Но ты прав. Закала во мне маловато. Да и у тебя он откуда? Три года службы — это, конечно, плюс, но не войны же. Я понятия не имею, что почувствую, когда в прицеле увижу живую, мыслящую мишень… Может, заставлю себя нажать на спуск. Или всё выйдет проще? Начинаешь представлять себе ситуацию в целом — всё ясно и понятно. Дубчек