— Почему это тебя беспокоит? — холодно спросил он. — От этого ведь не зависит твой кусок хлеба.

Он еще не договорил фразу, как ему стало стыдно. Слабое, болезненное выражение мелькнуло на ее лице.

— Это правда, — согласилась она.

— Прости меня, — нежно прошептал он. Она не ответила. Он опустился на колени рядом с ней и взял ее руки. — Прости меня. Я не должен говорить тебе такое.

Она улыбнулась. Но он знал, что она еще очень далеко от него.

— Я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — предложил Бернардо.

— По правде, я не…

— Ты будешь есть, — твердо объявил он. — Ты должна сохранять силы. И возможно, — он на мгновение положил руку ей на плечо, — ты сделаешь это, чтобы доставить мне удовольствие.

В какую-то минуту ей захотелось прижаться щекой к его руке. Но рука исчезла, прежде чем она успела пошевелиться.

Она слышала, как звенели кастрюльки в ее маленькой кухне. Потом восхитительный запах окутал ее. Конечно, Бернардо умел готовить. Ведь он жил по принципу — ни в ком не нуждаться. В данный момент она порадовалась его умению.

Она сняла плащ. Бернардо тотчас взял его и повесил на плечики. Он не улыбался, не говорил ласковых слов, но руки у него такие нежные и такие твердые.

— Теперь садись, — сказал он.

— Позволь, я накрою на стол.

— Я накрою на стол. Ты будешь делать, что тебе сказано.

Какое блаженство вот так ждать. Она сидела в сонном оцепенении. А он постелил клетчатую скатерть, положил ножи и вилки, поставил тарелки, соль, перец, бокалы.

— Мне вина не надо, — предупредила Энджи. — Не надо, пока я беременная.

— Что ты пьешь?

— Чай. Чайник найдешь там.

Он положил на тарелку пасту с сардинами, она нашла их потрясающими. Он ел вместе с ней, но очень мало. Он не спускал с нее глаз, убеждаясь, что она уплетает за обе щеки. Время от времени он отходил к плите, чтобы проследить за мясными фрикадельками для следующего блюда. И приготовить чай.

Это было ужасающе. Бернардо никогда раньше не заваривал чай.

— Я что-то сделал неправильно? — спросил он, увидев ее невольную гримасу.

— По-моему, вода не закипела.

— Я приготовлю снова.

Несмотря на ее протесты, он настоял, что должен научиться правильно заваривать чай. Она с нежностью наблюдала за ним, сердце тихо ныло. Бернардо такой невыразимо дорогой, такой близкий… И такой далекий.

— Этот хороший, — наконец, улыбаясь, сказала она, сделав глоток чая.

— Такой заваривают англичане? — он недоверчиво смотрел на нее.

— Такой завариваю я. Ну, почти.

Оба улыбнулись. На мгновение барьеры упали.

— Энджи…

Задребезжал дверной колокольчик. Бернардо опустил руку, протянутую к Энджи. Беззвучно ругаясь, он шагнул к двери.

— Что тебе здесь надо? — спросил он у Нико Сартоне.

— Маленькое дельце. Рецепт. Доктор обещала. — Сартоне отвратительно улыбался и словно маслом поливал свой путь в комнату. — Синьору Фарани мазь нужна сегодня. И вы, доктор, обещали послать мне рецепт…

— Ах, да. Простите, выскользнуло из памяти, — устало проговорила Энджи. — Минутку.

— А. ты не мог напомнить ей завтра? — рявкнул Бернардо.

— Но мазь нужна сегодня, — с той же улыбкой пролепетал Сартоне. Глаза у него, словно у ящерицы, бегали по комнате.

— Натер бы его мазью сегодня, а завтра получил бы бумажку. — Бернардо еле сдерживал гнев.

— Дать больному рецептурное средство без рецепта? — Сартоне сделал большие глаза.

— Это мазь от экземы для человека, которого ты знаешь многие годы, — с подавляемой яростью прошипел Бернардо. — Несколько часов ничего бы не изменили. И не говори, будто ты не делал этого сотни раз раньше.

— Только с доктором Фортуно, — по-прежнему улыбаясь, объяснил Сартоне. — С новым доктором такого не бывало.

— Вот рецепт. — Энджи быстро вышла из комнаты. — И пожалуйста, передайте синьору Фарани мои извинения.

— Да. Боюсь, он не очень доволен вами, — с ядовитой ласковостью проговорил Сартоне.

— Убирайся вон, — тоже ласково сказал ему Бернардо. — Убирайся, пока цел.

Глаза рептилии перебегали с Энджи на Бернардо. Улыбка Сартоне стала совсем тошнотворной.

— Спокойной ночи, signore, — твердым голосом сказала Энджи.

Сартоне поспешно выскользнул из дома.

— Наверно, тебе тоже пора, — напомнила Энджи.

— Мне? Пора? Я думал…

— Спасибо за ужин, но сейчас я хотела бы лечь.

Он вспомнил мгновение тепла и улыбок, которое прервал Сартоне. И со вздохом признал, что того настроения уже не вернешь.

— Да, конечно, тебе надо отдохнуть. — Он неуверенно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась ему. И ничего больше. Он взял свою куртку и вышел.

* * *

Едва Бернардо вошел в лавку Сартоне, тот сделал вид, будто занялся каким-то неотложным, полностью поглотившим его внимание делом. Но ничто не могло бы сдвинуть Бернардо с места. Он стоял там, молчаливый и неумолимый, пока лавка не опустела.

— Послушай, — наконец заговорил Сартоне, — я не хочу неприятностей.

— А ты что, думаешь, я буду стоять в стороне и смотреть, как ты преследуешь отличного доктора, которая делает для этой общины удивительные вещи? Ты надеешься заставить ее бежать отсюда? Только посмей!

Сартоне хихикнул, отчего Бернардо сжал и разжал кулаки.

— Не думаю, чтобы мне понадобилось что-то делать. Пока ты не выполнишь свой долг, все произойдет само собой. Понял?

Бернардо стремительно выбежал из лавки: он боялся совершить убийство. На улице он столкнулся с отцом Марко и мэром Донати. И остановился перед ними, яростно ругаясь.

В это время из лавки вышел подгоняемый ненавистью Сартоне. Он шел так быстро, что не заметил ни Марко, ни Донати.

— Советую тебе задуматься над моими словами, — почти провизжал он, обращаясь к Бернардо. — Вскоре у твоего доктора не останется пациентов. PROSTITUTA.

Еще момент, и Сартоне лежал на камнях мостовой, трое мужчин наклонились над ним.

Никто не видел, кто из троих повалил его наземь.

* * *

Баптиста с Хедер и Ренато наслаждались последней перед сном чашкой чая. Вдруг объявили о неожиданном визитере. Баптисте хватило одного взгляда на Бернардо, чтобы попросить оставить их наедине. Он выглядел, объясняла она потом, словно человек, приговоренный к виселице.

Но когда они остались одни, он долго не мог объяснить цель своего приезда. Отказавшись от предложения освежиться, он мрачно ходил по комнате и вежливо расспрашивал ее о здоровье. Наконец резко бросил, будто отрубил: