— Такого я представить себе не могу, — согласился Казимир и, услышав, как в прихожей хлопнула дверь, молниеносно спрятал бутылку в холодильник, выпил водку, а рюмку засунул в карман халата. — Стефания вернулась, а врачи мне пить запрещают, — виновато сообщил он гостю и подвинул к себе остатки торта.

* * *

Ровно в девять часов утра, бледный от бессонной ночи, Борисевич вошел в кабинет начальника управления. Генерал Леденько проглядывал свежую газету. Увидев следователя, снял очки и натянуто улыбнулся:

— Поздравляю, подполковник. С тебя кабак, звездочку обмыть положено. Хотя самоубийство свидетельницы факт прискорбный.

— От кабака не отказываюсь, Вадим Савельевич, но сначала дело.

— Дело так дело… Садись, рассказывай, с чем пришел?

Борисевич сел в кресло перед генералом и протянул ему два листа. Леденько снова одел очки:

— Что это у тебя?

— Рапорт об исчезновении из моего кабинета документов, относящихся к расследованию деятельности братьев Сумановых, и ордер на арест господина Фигмана. Я хочу, чтобы ордер у прокурора подписали вы.

— Настырный ты мужик, Коля, — проворчал генерал и углубился в изучение рапорта. — Видишь, и свидетельские показания не сберег.

— Вы же понимаете, Вадим Савельевич, что их мог похитить только кто-то из наших сотрудников.

— Будем разбираться. Но должен тебя огорчить. После того как ты ночью уехал из СИЗО, эксперты нашли записку гражданки Могилец, где она сообщает, что именно ты довел ее до самоубийства. Почерк проверили, он принадлежит ей. Так что до выяснения обстоятельств я должен тебя от дела отстранить. Ты же сам в курсе — форма. Прихвати семью и вали недельки на две куда-нибудь на природу. Лето проходит…

— Напрасно вы это делаете. Ход расследования отслеживает сам президент.

— Об этом не волнуйся. Я доложу наверх, что случилось, и постараюсь тебя выгородить.

— Я понимаю, что кто-то очень не хочет трогать московского олигарха. Но должен вам доложить, у меня сохранились копии похищенных документов и пленка с допросом гражданки Могилец. Так что убедительно вас прошу разрешить мне продолжать расследование. Иначе я буду вынужден снова обратиться на площадь Независимости.

— Ну что же, ты волен обращаться куда угодно, а я обязан выполнять инструкции. Копии передашь мне, а отстранить тебя мне все равно придется.

— Это ваше право, Вадим Савельевич, но я вас предупредил.

Вернувшись в кабинет, Борисевич достал из кармана мобильный телефон и набрал номер помощника президента.

— Технович слушает, — раздалось в трубке. Подполковник коротко рассказал об отстранении и высказал предположение о его причинах.

— Вас понял. Продолжайте работать. Я немедленно свяжусь с генералом Леденько.

Через пять минут в кабинет следователя явился сам генерал. Борисевич вскочил со стула.

— Сиди, Коля, — разрешил начальник и, выложив на стол листок с ордером, присел рядом. — Мне велели дать тебе возможность продолжать следствие. Но хочу тебя предупредить как мужик мужика. Ты ввязался в опасную игру, а у тебя жена и еще несовершеннолетний сын. Помни о них. Боюсь, что защитить тебя не смогу. Думаешь, я бы не хотел прижать эту гниду? Но у нас для такой войны нет снарядов. А у него есть. Ты задумал прикрыть своей слабой грудью не ту амбразуру. Мне же ясно, Могилец убили. Даже если медэксперт подтвердит версию самоубийства в экспертизе, мое мнение не изменится. Саша Гринько тоже хочет жить.

— Я в общих чертах ситуацию просчитываю, — вздохнул Борисевич. — И если честно, боюсь. Но поверь, Вадим Савельевич, хочется себя уважать.

— И это понимаю. Скажу больше, подполковник, мне даже перед тобой стыдно. Но бить бетон головой не могу. Бог тебе в помощь, — Леденько виновато улыбнулся и сутулясь пошел из кабинета. На пороге остановился: — Ты хоть табельный пистолет носи. Знаю, не поможет, но все-таки спокойнее.

Оставшись в одиночестве, следователь подумал, что за десять лет, пока Леденько возглавляет управление, так по-человечески он перед Борисевичем ни разу не раскрывался. Чтобы пойти на такой разговор с подчиненным, тоже надо быть достаточно мужественным человеком. И еще он понял, что остался один в своем порыве добиться справедливости. Помощи от начальства можно не ждать. Подполковник взял со стола неподписанный ордер и отправился к прокурору.

* * *

С балкона дворца открывался вид на Темзу. Здесь все дышало покоем вечности. Вязы и ивы, растущие по берегам реки, помнили еще короля Ричарда Третьего, который прогуливался под их кронами, замышляя очередное злодейство.

Дворец в Вестминстере, одном из престижнейших предместий Лондона, год назад купил Марик Садовский, хороший приятель Фигмана. Садовский специализировался на ввозе в Россию битых иномарок, прогонял их через Литву и затем продавал в Москве, Питере и в республиках бывшего Союза. Его клиентами становились бизнесмены средней руки, артисты, бандиты и другие граждане, в меру преуспевшие, но желающие выглядеть на порядок выше своего истинного материального положения. Подобной публики развелось на пространстве СНГ предостаточно, и бизнес Садовского процветал. Но в последнее время законы в России ужесточились, таможенных чиновников сильно потрясли, и дела предпринимателя перестали приносить баснословные прибыли. Содержать дворец стало накладно, и бизнесмен решил, пока не поздно, срочно его продавать.

Служанка подала на стол лед, виски для хозяина и тоник для гостя. Марик хлопнул девушку ниже спины и подмигнул Фигману:

— Заметил, Яшенька, какая сладенькая? Купишь мою избу, отдам в придачу.

Фирман уже осмотрел дворец и на покупку решился. Но он обладал чутьем момента и понимал, что в своем теперешнем положении Садовский сможет изрядно уступить. А своего Фирман не упускал никогда. Поэтому, оглядев удаляющуюся спину прислуги взглядом усталого кобеля, о своем решении умолчал. Выложив на мраморный столик мобильную трубку, тяжело вздохнул:

— Дорого просишь. Десять миллионов фунтов твой дом не тянет.

— Я же, Яшенька, золотце ты мое, сам заплатил столько. Не веришь, родненький, можешь поднять документы. Ты же знаешь, я не лыгнэр какой-то. Я его приобрел на аукционе. Все чистенько.

— Год назад деньги были другие, — заметил Фирман и отхлебнул из хрустального стакана.

— Да, Яшенька, да, роднуша, работать стало труднее, — согласился Марик, выковыривая специальными щипчиками лед. — Но я тут многое довел до ума. Крутился как форц ин эсек. Фонтанчики, конюшеньку, флигелечик для гостей. Считай еще гелдов около лимончика.

— Кого неймет чужое горе… — усмехнулся Яша. — Для меня это дорого.

Марик опустил лед в высокий стакан и поболтал им в воздухе:

— Ты веришь, Яшенька, нутром прирос к этому гнездышку. Есть в нем таки что-то родовитое, значительное. Если бы не удавка, мамой Фирой клянусь, Яшенька, оставил бы. Пусть будет избушечка на Темзе…