понимаю, нет? Вас не волнует, на что живет ваш внук? Ни Сергей, ни вы никак не участвуете в жизни Матвея и финансово не помогаете. Но постоянно напоминаете о своих правах. Давайте, может, об обязанностях поговорим, м?

— До чего же ты меркантильная. У Серёжи сейчас проблемы с работой. А ты всё о деньгах. Ты о нём подумала, как он живёт, плюс по допросам по твоей милости таскается, время тратит, — а говорила не в курсе про 600 тысяч.

Ну да, конечно. Про допросы она знает, а вот про 600 тысяч не в курсе.

— Да, я очень меркантильная, а вы нет. И как вас такую святую женщину земля то носит, загадка, — язвлю я.

— Почему ты на звонки не отвечаешь? Это, между прочим, неуважение ко мне, — она ещё и уважения требует.

Да с какой радости?

— Я повторю ещё раз. На ваши звонки я отвечать не буду. Давать вам своего сына тоже. Что вы там решаете, это не моя забота. Нас с сыном это не касается. Сергей по документам ему не отец и ни о каких правах тут речь не идёт, — чеканю заученный монолог.

Он у меня теперь от зубов отскакивает.

— Мы будем делать тест ДНК, — с угрозой шипит она.

— Интересно как? А я собираюсь дать разрешение на такую процедуру? — она просто задохнулась от возмущения.

— Ты не имеешь право, — ещё чуть-чуть и она сорвётся выдирать мне волосы.

У нее даже глаза покраснели.

— Слышала уже. А теперь дайте пройти, и я вас очень прошу, оставьте меня и Матвея в покое, исчезните из нашей жизни, — отвернувшись от неё, всё же решаюсь идти на выход, она так и будет тут бегать за мной.

— Хорошо, что у Сережи есть Леночка, именно она его поддерживает в трудный период его жизни, не строит козни, как ты, — сцепив зубы, говорю как мантру «Спокойно, Ира, только спокойно. Драка с ней только усугубит всё. Но как же велико желание врезать ей. Хотя бы раз.»

— Да, очень хорошо, что есть Леночка, пусть она ему родит детей, и вы наконец-таки воплотите все свои мечты и планы, — примирительно выдаю я. Поворачиваю направо по аллее, мимо пруда, на выход из парка.

— Какая же ты… — не успевает договорить она.

— Вам стоит воздержаться от оскорблений, статью ещё никто не отменял, — звенит стальной голос Ромы.

Мы с Любовь Михайловной даже подпрыгнули.

— А вы вообще кто? — смотрит на него оценивающе.

Для Любовь Михайловны существуют два типа людей, первый тип — при деньгах и с них можно что-то поиметь, и нищеброды — пыль дорожная, не достойная её внимание. И сейчас она, кажется, решает, как именно ей следует общаться с этим мужчиной.

Рома, конечно, выглядит безукоризненно.

— Знакомьтесь, Роман — мой мужчина. Мы встречаемся, — поражённый возглас Любовь Михайловны слышали если не все, так многие точно.

— Твой? Вы разыгрываете меня? Откуда он у тебя возьмется? — и увидев наши негодующие лица, спохватываясь добавляет. — Неожиданно, конечно, ты я смотрю даром время не теряешь? — очень тихо добавляет она.

— Личная жизнь Иры — это не ваше дело, вам так не кажется? — совершенно спокойным тоном пресекает её Рома.

Приобнимает меня, мой родной, снова пришёл на помощь, поддержать. Я же утыкаюсь ему в плечо, расслабляюсь. Знаю, теперь он меня в обиду не даст.

— Да-да, простите, возможно, вы правы, — поспешно сглаживает она.

— И ещё, советую вам и вашему сыну не преследовать Иру. И не устраивать дебош. В противном случае, я буду вынужден принять меры, — его серьёзный тон не оставляет сомнений, он примет эти меры. И по её выпученным глазам, я понимаю, что и она ему поверила.

— Я понимаю вас, вам хочется показаться рыцарем и защитить эту девочку, но на самом деле, вы даже не понимаете с кем имеете дело, она не та, кем кажется. И вам советую… — спокойным, я бы сказала ласковым тоном вещает Любовь Михайловна.

— Мне не нужны ваши советы, мы вам всё сказали, делайте выводы. Всего доброго. Ира, идем домой? — обрубает он. Тем самым говоря, что разговор закончен.

— Да, поздно уже, мы больше часа гуляем, можем идти домой, — соглашаюсь я.

Любовь Михайловна больше нас не преследует, уже садясь в машину, замечаю каким алчным взглядом она провожает нас.

— Ира, я рядом. — берёт мою руку, сжимает. Он словно чувствует, как необходим мне.

Меня это трогает до слёз. Всхлип не удаётся удержать, эта беседа с Любовь Михайловной выбила почву из-под ног.

— Ну что им всем нужно от меня, а? — вытираю мокрые щеки. — Спасибо, что вступился. Я уже не знала, как от неё отделаться.

— Мы им ни единого шанса не дадим нас сломать. И все её угрозы — это шелуха, — говорит с такой уверенностью.

Я не могу не улыбнуться. Мой защитник, моя любовь.

— Ты много слышал? — спохватываюсь я.

— Достаточно, чтобы понять кто она и что из себя представляет. И я не разочарован, что она такая… — я хмурюсь.

— Какая такая? Я не понимаю, о чём ты.

— Именно от нас, от родителей зависит то, какие будут ценности у твоего ребёнка. Всё то, что он видит в нас, то и вырастит. Я поясню. Вот пример: Мать всё детство говорила дочери, что с мужчин нужно иметь деньги, они только для этого и нужны, если у мужика денег нет, то какой бы он хороший не был, он идет лесом. И в пример её дочь видела, как мать меняет мужиков, на её глазах она приводила их домой. Её дочь видела, как мать соглашалась с ролью любовницы, лишь бы деньги ей давали. И делала выводы. На что рассчитывала эта мать? Я отвечу, на то, что дочь поедет жить в Москву и найдёт богатого мужика, и ни в чём не будет знать отказа. А знаешь, что получила? — направляет свой вопросительный взгляд на меня?

— Нет. Что же?

— Её дочь в восемнадцать лет уехала в Москву и хорошо устроилась. Эскортницей. Она стала шлюхой за хорошие бабки. И сделать с этим уже никто ничего не может. Она выросла с целью получать от мужиков, как можно больше денег, ей вбили в голову эту любовь к деньгам, навязали ценности. Возможно, будь у неё другое детство, она пошла бы по иному пути, но что есть, то есть.

— Ты лично знаком с этой девочкой и её матерью? — догадываюсь я.

— Да. Эта девочка выросла на моих глазах. И если мне кто-нибудь, когда-нибудь сказал бы, что эта девочка проститутка, я бы набил