Самой престижной военная служба считалась в гвардейских полках, зачисление в которые требовало высокого социального происхождения и материальной независимости78. Почти все гвардейские офицеры были потомственными дворянами, и система приема в гвардию защищала ее ряды от нежелательных претендентов. Гвардейские офицеры расселялись в роскошных кварталах Петербурга, Москвы и Варшавы и пользовались целым рядом привилегий, среди которых было и ускоренное производство в высший чин. Все эти преимущества, однако, постепенно урезались и ко времени первой мировой войны были уже окончательно упразднены.

Элиту российской армии составляли выпускники Военной академии Генерального штаба, готовившей специалистов на высшие командные должности. В академию зачислялись только офицеры, имевшие трехлетний стаж действительной службы и с отличием прошедшие соответствующее испытание: конкурс составлял тридцать человек на место. Здесь социальное происхождение не имело значения: «Сын бывшего крепостного крестьянина служил наравне с членом императорской фамилии»[51]. Всех воспитанников академии — генштабистов (а в 1904 году на действительной службе их состояло 1232 человека) сплачивал мощнейший корпоративный дух — дух взаимовыручки и неприятия в свою среду посторонних. Самых способных из них зачисляли на службу в Генеральный штаб, разрабатывавший военную стратегию. Остальные занимали различные командные должности. Перевес их в командном составе был нешуточным: составляя всего лишь от 5 до 10 % офицеров действительной службы, они в 1912 году командовали 62 % армейских корпусов, 68 % пехотных дивизий, 77 % кавалерийских дивизий и 25 % полков. Все семь последних военных министров были питомцами Академии Генерального штаба79.

Генерал А.И.Деникин, в 1918 году возглавивший командование Добровольческой армией, утверждал, что отношения между офицерами и призывниками в российской армии были такими же (если не лучше), как в армиях Германии и Австро-Венгрии, а обращение с солдатами — менее суровым80. Свидетельства современников, однако, не подтверждают такого взгляда. Русское командование настаивало на строгом соблюдении субординации, а с солдатами обращались порой так, что невольно приходила на ум мысль о рабстве. Офицеры к солдатам обращались на «ты», жалованья солдаты получали 3–4 рубля в год (в сто раз меньше большинства младших офицеров), а в некоторых округах подвергались особым унижениям, вроде предписания ходить лишь по теневой стороне улицы или ездить в трамваях только на открытых площадках81. И обиды, скопившиеся за годы унижений, были одной из главных причин бунта Петроградского гарнизона в феврале 1917 года.

Для историка революции самый важный аспект рассмотрения армии Российской империи — царившие в ней политические настроения. Большинство исследователей согласны с тем, что русские офицеры в массе своей были аполитичны и не только не вмешивались в политику, но и не проявляли к ней никакого интереса[52]. В офицерских клубах «политические» разговоры считались дурным тоном. Офицеры взирали на гражданских («шпаков», как они их называли) вообще весьма презрительно, а на политиков — вдвойне. Приученные считать верность властям высочайшей добродетелью, они особенно болезненно воспринимали конфликты, возникшие в 1917 году. И пока битва за власть еще не решилась окончательно в ту или иную пользу, они стояли в стороне. Когда же большевики взяли верх, многие пошли к ним на службу, ибо теперь большевики были «властью», которой они были приучены повиноваться. Призрак русского бонапартизма, так пугавший революционеров, был лишь плодом их воображения, воспитанного на истории Французской революции.

После 1905 года в армии появилась группа патриотически настроенных офицеров, чьи чувства простирались дальше трона. Как и либеральное чиновничество, они считали себя не столько слугами императорского престола, сколько слугами нации. На них смотрели с большим подозрением.

* * *

Другая опора царской власти — дворянство — была сильно подточена[53].

Как и бюрократия, русское дворянство происходило из средневекового служилого класса, исполнявшего для князя разнообразные обязанности, в основном военную повинность82. Служба их была пожизненной и вознаграждалась доходами от поместий, обрабатываемых крепостными и юридически остающимися княжеской собственностью. Они не были благородным сословием в точном смысле слова, так как не обладали сословными правами: все свои блага они получали в виде вознаграждения за службу. Дворяне обрели привилегированное положение в конце XVIII века, когда монархия, стремясь отвлечь их от политики, приняла их в долю. В обмен на признание за царем полного господства в сфере высокой политики дворянам были предоставлены во владение их поместья и фактическое владение крепостными (в то время составлявшими около половины населения), дарованы сословные права, включающие освобождение от обязанности нести государственную службу. Золотой век дворян пришелся на период с 1730 по 1825 год. И даже тогда подавляющее большинство дворян пребывало в нищете: лишь треть из них имели земельные угодья с крепостными и лишь у меньшинства земли и крепостных было достаточно, чтобы вести жизнь на широкую ногу83. Многих сельских помещиков было трудно отличить от их крестьян.

Падение русского дворянства началось в 1825 году — как следствие декабрьского восстания, когда отпрыски славнейших дворянских фамилий с оружием в руках выступили против монархии во имя конституционных и республиканских идеалов. Уязвленный их «изменой», Николай I стал все более полагаться на профессиональное чиновничество. В экономическом плане смертный час дворянства пробил в 1861 году, когда монархия, преодолевая сопротивление помещиков, освободила крестьян. И хотя не так уж много дворян имело крепостных и в большинстве случаев крепостных душ было недостаточно, чтобы жить исключительно за счет доходов с их труда, но монополия на владение крестьянами была самым существенным преимуществом этого класса. После 1861 года дворянство еще сохраняло за собой некоторые весьма существенные блага (например, заведомое право поступать на гражданскую и военную службу), но статус привилегированного сословия оно уже начало терять.