Лицо его выражало полное удовлетворение, что вкупе с маленьким ростом и телесной полнотой делало его похожим на японского бога счастья Дайкоку. Впрочем, охранники не заметили этого сходства, но только лишь потому что ничего о последнем не слыхивали и гурьбой двинулись вслед за Верховным целителем, строго озирая пустые коридоры, в полной готовности предотвратить любую потенциальную опасность, которая могла угрожать новому начальнику.

Алексей Савельевич стремительно преодолевал один за другим лестничные пролёты и развивающиеся полы халата мотыльковыми крылышками, казалось, несли Верховного целителя вверх. Наконец он достиг третьего этажа и остановился, чтобы перевести дыхание.

За это время больничный гений успел сменить несколько масок на своём лице, начиная от говорящего само за себя облика «Дэй Икадзути» – божества грома до «Каппы» – водяного, который, как известно, был веселым и, судя по улыбке на лице, глуповатым парнем на сцене японского театра.

В конце концов, Боссель решил, что в данный момент ему больше подходит маска «Окина» – старца, и предводитель доморощенных борцов-больниционеров немедленно напялил её на своё лицо. Соответственно изменилась и его походка. Алексей Савельевич тяжёлым шагом с трудом добрёл до дверей своего кабинета.

Возле порога он глубоким кивком головы поблагодарил охранника-секретаря (прочие члены сопровождения остались на втором этаже), при этом маска чуть не упала с его лица, едва не обнажив ту маску, что была дана ему при рождении, и о которой её владелец давно позабыл.

Охранник предупредительно распахнул дверь перед Верховным целителем и немедленно прикрыл её, как только тот переступил порог. Алексей Савельевич остался в одиночестве, но даже здесь он не стал снимать маску «Окина». Ему нравилось осознавать себя мудрым советчиком и в то же время простым в быту и в общении с людьми. Это сладкое чувство скромного превосходства затеплило честолюбие предводителя, которое тут же возгорелось ярким пламенем тщеславия.

Боссель взял чистый лист бумаги и начертал заголовок второго декрета: «О политическом и лечебном образовании пациентов и товарищей – больниционеров».

1. Каждый больной имеет право осуществлять процесс лечения

2. Процесс лечения неотъемлем от политического процесса

3. В целях просвещения пациентов и больниционеров перед каждым приёмом пищи проводить митинг.

4. После подъема (7-00) и перед отбоем (23–00) проводить политическую информацию через средства общей радиотрансляции

5. Контроль за исполнением декрета провожу лично.

Алексей Савельевич прочитал написанный документ ещё раз и с удовлетворением приложил печать внизу текста, затем размашисто расписался. Затем неуклюже склонился над микрофоном прямой связи с секретарем охранником, ловко нажал кнопку и чётко ласковым тоном произнёс: «Товарищ, пригласите ко мне больниционера Хохотенко».

Рассвело. Новый предводитель НИИ психического здоровья поднялся с места и выключил лампу. За окном стало ещё светлее. Боссель хмыкнул и вновь щёлкнул выключателем – утренние сумерки вновь, как будто сгустились, затем опять выключил – на улице опять стало светлее. Несколько раз Верховный целитель повторил это действие и самодовольно заулыбался – ему вдруг показалось, что именно по мановению его властной руки на улице становилось то светлее, то темнее.

Алексей Савельевич всё-таки выключил лампу. Туман дымился, покрывая кусты сирени, пейзаж за окном терялся в утренней мгле. Когда Хохотенко вошёл в кабинет. Боссель задумчиво смотрел на улицу, любуясь просыпающейся природой. Сергей Ильич подобострастно присел, подождал несколько мгновений и кашлянул, чтобы привлечь внимание руководителя, а тот, не поворачивая головы, вдруг промолвил:

– Близ видно всё, а вдали туман, дымка…так и хочется взять тряпку и протереть запотевшее стекло, а протянешь руку и нет его.

– Кого нет? – не понял Полковник

– Запотевшего стекла нет.

– Вон чего… – протяжно произнёс Сергей Ильич и растерянно умолк. Только баян его томно охнул.

– Ты это, того… документ возьми, прочитай. Пропуска приготовил? – Боссель с трудом заставил себя поменять маску старца «Окина» на образ «Хэйта» – призрака воина в состоянии одержимости, который, впрочем, более напоминал молодцеватого испанского идальго в состоянии сортирной напряжённости после обильного пиршества.

– Всё ясно? – строго спросил Верховный целитель

Хохотенко внимательно посмотрел в лицо начальника и ответил:

– Так точно!

– Тогда раздай копии, кому положено и приготовь трибуну в столовой. Я речь говорить буду.

– Есть, – ещё более лаконично отреагировал заместитель по организационной работе и вскочил с места.

– Хотя постой. Трибуну не надо. Лучше бочку или ящик какой…я его сам себе придвину.

– Ну, ладно, – ответил Сергей Ильич, от удивления тут же позабыв о военном жаргоне.

– Свободен, – сурово отдал команду Боссель.

Хохотенко, прихватив баян, попятился и до момента выхода из кабинета свободной рукой придерживал на лице маску «Оокассики» – молодого послушника.

Утро нового дня новой эпохи мерзким змием окончательно вползло в стены психиатрической больницы. Освещение в коридорах было выключено в целях экономии сразу после полуночи, и теперь серая мгла с трудом проникала сквозь закрашенные окна, обнажая плоды ночного празднования прихода к власти нового управителя и установления режима справедливого лечения.

Свистунов шёл рядом с Тимофеем Ивановичем и поддерживал приятеля одной рукой. Некогда лакированный паркет стал ещё более скользким от обилия плевков, блевотины и пролитого дешёвого портвейна. Вся эта грязь была сдобрена окурками и пустыми бутылками, рваными пакетами от закуски. Зловоние тёплым потоком поднималось к потолку, искажая реальность, и поэтому охранник в дальнем конце коридора казался миражом.

Семён на мгновение отвлёкся и пнул пустую бутылку, а когда поднял глаза, то опять увидел в нескольких шагах впереди двоих неизвестных мужчин. Тех, что встретились ему накануне. Один из них, тот, что был в полувоенном френче и хромовых сапогах, поддерживал лысоватого интеллигента в старомодном костюме и галстуке в крапинку под локоть и вкрадчиво говорил: «…нет, вы меня не так поняли. Я ничего не имею против…».

В этот момент усатый осёкся и пристально посмотрел прямо в глаза Свистунова, а лысый чуть склонился вперёд и спросил Тимофея Ивановича:

– Скажите, как пройти к выходу?

Тимофей Иванович, не зная, что ответить посмотрел на Семёна, и тот растерянно произнёс:

– Вам парадное или чёрный вход?

– Зачем спрашиваешь? Не вход, а выход. Конечно парадное, – опередил попутчика усатый.

– Тогда на второй этаж, направо, а там спросите, – ответил Свистунов и вопросительно посмотрел на Тимофея Ивановича, а когда оглянулся, странной парочки уже не было. Как будто незнакомцы растаяли в воздухе.