– Милая, не молчи. Поговори со мной. У тебя это первая беременность?

– Да, – тихо отвечает Софи, – для меня это впервые, и я не знаю, как реагировать. Мне казалось, что еще рано, что еще не готова. Ты, правда, рад?

– Конечно, Софи, я рад. Мне уже сорок, я давно должен был быть отцом. Вон, у Макса Ярославе уже двадцать лет.

– Эрик. а у тебя есть дети? – пальчики Софи замирают на моей груди, и она приподнимается на локте, чтобы посмотреть на меня своими карими глазами. – Странно, что я раньше вообще не задавалась этим вопросом.

– Помнишь, я тебе рассказывал про Марину, сестру Макса?  – девушка кивает, и я решаю рассказать ей нашу историю до конца. – Мы очень любили друг друга. Мы были молодые, импульсивные и безумно любящие друг друга, София опускается обратно ко мне на плечо и мысленно возвращаюсь в своё далёкое прошлое. – Спустя два года наших отношений, Марина забеременела в первый раз. Нам было по двадцать два, у Макса уже была Ярка, и мы не думали даже идти на аборт. Но спустя месяц у Марины случился выкидыш, – я чувствую, как Софи напряглась, но я продолжаю, – Она меня жутко ревновала ко всем проходящим мимо девушкам, а потом дома истерила и кричала. Никакие мои слова не могли ее вразумить, и вот так в результате ее ревности, на нервной почве, мы потеряли нашего первого ребенка.

– Мне так жаль, – искренне произносит София и целует меня уголок губ. Моя сладкая девочка.

– Марину тогда полностью поглотила депрессия, и я как мог, пытался ее оттуда вытащить, но все было тщетно, пока она чудом не забеременела снова. Я был так счастлив, и Марина, потихоньку осознавая, что в ней снова зародилась жизнь стала возвращаться в нормальную жизнь. Можно даже сказать с лихвой. Она будто возвращала себе все потраченное время в депрессии, и теперь решила компенсировать его новыми знакомствами, увлечениями, событиями. И в этой новой жизни, как оказалось, мне не было больше места. Я стал сторонним наблюдателем в жизни своей второй половинки. Марина отдалялась от меня, но я оставался с ней рядом, хотя ей это было не нужно. Мы жили словно соседи, разве что спали в одной постели. Я ревновал ее до чертиков, так как она флиртовала со всеми мужского пола: от моих друзей и знакомых до официантов и просто прохожих. Она испытывала уровень моей выдержки. Я готов был посадить ее под домашний арест и не выпускать из дома до самых родов. Не успел. На девятом месяце Марина угомонилась. Она наконец-то приняла и осознала, что скоро станет мамой, а я отцом. Месяц до родов был самым идеальным месяцем на моей памяти. – От ярких воспоминаний, когда мы гуляли по парку за ручку, как смеялись от ее новой походки вразвалочку, от того, как смешно она держала тарелку с едой на животе, как плакала от любого момента в кино, расплываюсь в идиотской улыбке. Я скучаю по моей Марине. Ничего уже не исправить, но память о ней я готов лелеять до конца своей жизни. – А потом был конец.

– Что случилось? – голос Софи звучит очень взволнованно.

– А потом, моя дорогая, наш ребенок родился и прожил всего пару часов, врождённый порок сердца не дал шанса нашей дочери.

Софи цепляется в мое тело, и я чувствую ее дрожь. Мое плечо становится мокрым от ее слез.

– Милая, не плачь. Моя дочь в лучшем мире.

Любимая шмыгает носом и вытирает слезы, и снова прикасаться к моей груди своей щекой.

– Что было потом?

– Мы похоронили нашу дочь, и каждый ушел в себя. Мы не справились. Маленький гроб сломил нас обоих. Мы не нашли утешения в друг друге. Марина никак на меня не реагировала, и я совершил самый ужасный поступок в своей жизни.

– Ты изменил Марине, – Софи не спросила, а просто констатировала факт. Я знаю, что мерзавец, подонок, изменник. Не смог найти любви у своей женщины и пошел получать на стороне. Я тогда нуждался в женской ласке. Я не оправдываюсь, и даже не знаю, повторись со мной такая ситуация, смогу ли поступить иначе.

– Ты права. Я конченый эгоист.

– Что было потом? – Софи не дает развить мое самобичевание.

– Марина узнала. Без понятия как. Но узнала. Она оставила предсмертную записку, в которой она написала, что освобождает меня от обузы в виде нее, а после наглоталась таблеток. Я опоздал, приехал слишком поздно. Это моя вина. Навсегда.

Софи на последних моих словах высвобождается из кольца моих объятий, отворачивается ко мне спиной. Я ждал от нее немного другой реакции. Не знаю какой именно, но точно не такой.

– Софи…

– Эрик, дай мне все осознать. Поговорим завтра. Я хочу спать.

Не могу поверить, что я снова чувствую то чувство отчуждения. Хочу обнять свою девочку.

– Прошу Эрик не прикасайся ко мне сейчас. Просто не сейчас.

Сердце бешено стучит от осознания всей ситуации. Моя Софи меня отталкивает, как это делала Марина много лет назад.

Откидываюсь на подушку, закрываю лицо ладонями, и яростный рык вырывается из моего горла. Блть! Да, как так-то?!

София вздрагивает и понимаю, что спать с ней в одной постели, словно соседи не хочу и не буду. Встаю с кровати, надеваю пижамные штаны и ухожу из нашей с Софии комнаты. Посплю на диване в гостиной.

В гостиной Макс, в одного, пьет отцовскую настойку на кедровых орешках, и гладит развалившуюся на его коленях Лаки.

– Чего не спишь? – интересуюсь у друга.

– Не спится. Вот думаю о своей жизни. Что я сделал не так?

– Если бы я знал, Макс.

—А ты почему не со своей девочкой?

– Я ей рассказал всю правду про нас Мариной.

– Зачем? – искренне удивляется Макс.

– Софи беременна.

– Я поздравляю тебя, друг, – Макс салютует мне своим бокалом.

– Спасибо, но я боюсь.

– Ты же меня сам уверял, что Софи не Марина.

– Я уже не уверен. Она закрылась от меня, как только услышала правду.

– Дай ей время, Эрик.

Киваю другу, наливаю себе в бокал папиной настойки и выпиваю залпом. Мы больше не говорим, мы просто осмысливаем свою жизнь за последние двадцать лет.

Эрик не вернулся в спальню этой ночью.

Это было так странно и необычно. Я уже привыкла засыпать в ее объятиях, поэтому этой ночью долго не могла уснуть. Мысли вихрем сменяли друг друга.

История Эрика и Марины затронула меня сильнее, чем я могла подумать. Я как будто чувствовала всю боль этой девушки, но и боль Эрика также не прошла мимо меня. Мой любимый мужчина пережил такую потерю, что мне и представить сложно.

Предательство Белова мне теперь кажется нелепым элементом в моей жизни. Да, мне было больно. Очень больно. Я умирала эмоционально каждый день на протяжении года, но это все ничто по сравнению с теми эмоциями, которые испытал на себе Эрик. А я тут еще со своим отстранением и нежеланием разговаривать и делиться своими мыслями.