Зато свирепое рычание вожака и клекот степного орла сошлись в одной точке. Сошлись и поглотили друг друга, заставив замереть в ожидании результата смертельной схватки все живое вокруг. Потому, что никто не смел вмешаться в бой между царственной птицей и повелителем четвероногих охотников. Никто! Кроме человека.

Пинками отбрасывая в сторону подранков, от испуга или бессильной ярости щелкающих клыками, Куница решительно двинулся на звуки беспощадного поединка. И хоть протекал тот в общем молчании, шорох огромных крыльев, шарканье мощных лап, надсадное сопение, все это выдавало место, где происходила непримиримая схватка.

Благодаря волшебному свету, казак видел гораздо дальше и отчетливее, нежели дано человеку, поэтому, вскоре заметил и самих бойцов.

Огромный степной беркут вцепился когтями в морду исполинского зверя и, уже вырвав ему глаза, раз за разом пытался проломить череп заклятого врага своим мощным клювом. Обычный волк давно б издох от полученных ран, но волкодлак — а теперь в этом не оставалось ни малейшего сомнения — и не думал сдаваться. С трудом удерживая равновесие, он продолжал наносить птице своими острыми, как бритва, когтями, не менее смертоносные удары. И при каждом взмахе передних лап оборотня в воздух летели окровавленные перья и пух. Оба крыла беркута, изломанные этими ударами, бессильно свисали вниз, и было видно, что орел продолжает сражаться, удерживаемый одной только ненавистью. Но, вот-вот разожмет когти и упадет замертво.

Поблагодарив милостивые нынче небеса, за то что поспел своевременно, Куница бестрепетно приступил ближе и что было сил, ткнул волкодлака острием сабли под левую лопатку. Здраво рассуждая, что сердце у, превратившейся из человека, твари должно быть где-то там же. И угадал… Не издав ни единого звука, исполинское исчадие ада, взвилось вверх в таком огромном прыжке, что при желании могло б и на курган запрыгнуть, приземлилось на все четыре лапы, мотнуло головой, пытаясь прогнать с глаз застилающую взор смертную пелену, вздрогнуло и бездыханное свалилось наземь.

Одновременно с этим, изрядно потрепанный беркут отцепился от его морды и бесформенной кучкой окровавленных перьев, неподвижно замер рядом с поверженным врагом. А в следующую минуту, все уцелевшие до сей поры волки, скуля и повизгивая ринулись наутек. Прыснув во все стороны, словно лягушки от брошенного в пруд камня.

Куница широко перекрестился, быстро пробормотал "Верую", потом двумя руками выдернул из спины волкодлака саблю, и орудуя ею не как благородным оружием, а навроде топора — в три удара отделил чудовищную волчью голову от туловища оборотня. И почти не удивился, когда расчлененный труп медленно приобрел знакомый облик седовласого ротмистра Браницкого, из охраны купца-инквизитора.

Зато, когда израненный, но все еще живой орел обернулся не менее знакомым вахмистром Болеславом, из того же таинственного отряда, Тарас задумчиво почесал взопревший затылок и недоуменно засопел. Вопросов не стало меньше… Но, тяжело израненному союзнику требовалась немедленная помощь — поэтому все умные мысли и догадки были оставлены на потом.

— Мне вот что любопытно, Степан, — глядя куда-то в розовеющую даль, и теребя мочку уха, задумчиво произнес Куница. — Как думаешь: обычные люди в этом мире еще остались? Если вообще когда-то были…

— Ну, ты и спросил, — с ленцой ответил побратим, неспешно переворачиваясь со спины на бок. — Это напоминает мне байку о щенке, который случайно забрел на птичий двор и решил: что весь мир заселен одними курами…

Над степью всходило солнце, ощупывая лучами сваленные в кучи волчьи туши.

Призрак — то ли усердно изображал лошадь, то ли и в самом деле пасся, смачно хрустя перезрелой травой.

Крепко израненный волкодлаком, вахмистр Болеслав дремал, а оба смертельно усталые побратимы возлежали подле небольшого костра, и сил у них оставалось как раз на такие заумные и неспешные разговоры.

— Ничего не могу сказать о щенке, — не дал сбить себя с толку Тарас. — А я, так точно не на свою территорию забрел.

— Да, ну? — поддел его белобрысый. — А говорил, что здешний уроженец. Из Михайловки, кажись?

— Брось ерничать… Мне не до шуток. Ну, посуди сам. Двадцать лет все вокруг было ясно и понятно, как божий день. И вдруг, жизнь, словно с цепи сорвалась. Да все кувырком… Куда не глянь — сплошная нежить, да нечисть: домовые, лешие, оборотни, чародеи…

— Я пока еще только ученик… — не преминул уточнить, с легким вздохом сожаления, побратим. — Для того, чтобы войти в настоящую силу, не менее ста лет прожить надо.

— Не важно, — отмахнулся Тарас. — Опять же — призраки, архангелы…

— Архангел только твоему отцу являлся, — скрупулезно заметил Степан. — Да и то: если сон не врет…

— Да какая разница?! — возмутился Куница. — Не цепляйся к словам! Будто ты не понимаешь, к чему я веду?

— Отлично понимаю, — проворчал Степан, и, поскуливая от удовольствия, принялся чесать заживающий бок. У оборотней раны затягиваются во много раз быстрее, чем у обычных людей, но и зудят при этом совершенно нестерпимо. — Поэтому и не соглашаюсь с тем, что раньше все было нормально, а теперь — шиворот навыворот. Скорее, наоборот — о, непутевый внук ведуньи… Это ты был слеп и глух, а теперь, благодаря какому-то событию, или случайности — неожиданно для самого себя начал прозревать.

— Хотел бы я знать, что это за событие, — огрызнулся Тарас. — Чтоб отблагодарить, как следует!

— Могу объяснить, — голос у вахмистра был под стать клекоту беркута, гортанный и хриплый.

— Сперва, друг мой, — первым отозвался Степан, — объясни нам, кто ты сам таков будешь и откуда взялся? За помощь, конечно, огромное тебе спасибо, но хотелось бы подробностей.

— Извини моего товарища за излишнюю горячность… — вмешался в разговор Тарас. — Он не остыл еще после боя. Как твои раны?

— Спасибо, — вахмистр осторожно приподнялся и уселся поудобнее. — Уже терпимо. Но, если б ты не подоспел вовремя, все могло бы окончиться не так хорошо. Все-таки ротмистр Браницкий, был достойным соперником. Умом не блистал, впрочем, как и другие волкодлаки, но силен… и живуч. Так что это еще неизвестно: кто кому больше помог. Давайте знакомиться, что ли?

— Встречались уже, вообще-то… — отозвался Куница. — Пан Болеслав, вахмистр Каменец-Подольского полка драгун. Если не ошибаюсь?

— Та встреча не считается, — улыбнулся тот. — А по-настоящему меня Василием зовут. Василием Орловым…

— Московит? — удивился Куница. — Что ж тебя к латинянам на службу занесло?

— Служба, брат Тарас и занесла…

— Лазутчик, значит… — ровно произнес Степан.

— Могу превращаться в беркута, — продолжил Орлов, словно и не расслышал.

— Ученик чародея… — в тон Василию подхватил белобрысый. — Могу оборачиваться кем угодно, но не до конца. Тело получается звериное, а мысли и навыки остаются человеческими. Думаете, почему я именно медведем обернулся, а не драконом огнедышащим? Да потому, что лапами махать умею, а огнем плеваться, увы, не обучен. Просто бегать или прыгать это мне не мешает, но в серьезной схватке, как нынче, даже инстинкты медведя оказались бы больше к месту, чем мои недолугие попытки драться лапами, как кулаками. А что до имени — зови Степаном. Отец с матерью от меня отреклись, а собственным прозвищем я еще не обзавелся.