— Нет. По правде говоря, я даже не понял, о какой машине речь. Белый «паркетник»?[7]Я вообще его не заметил. А ты уверен?..

— Да, на хрен, я уверен! — Паз почти сорвался на крик. — Ты думаешь, я не в состоянии разобрать, когда меня пасут?

В какое-то мгновение охватившая Паза ярость была так сильна, что он испугался, как бы его прямо на месте не хватил удар. У него что, галлюцинации начались? Сейчас белый «эксплорер», в другой раз появится катафалк с водителем зомби или цирковой фургон. Сначала история с Эммилу, потом срыв с Уиллой, теперь это, да и встречу с Заброном (Паз понял это сейчас) он провалил. Темнила он, этот нефтяник: стоило бы отвезти его в контору и прижать как следует. Он знает гораздо больше, чем сказал, и будь у него, Паза, приличный напарник, а не этот пащенок… Стоп! Все наоборот. Моралес нормальный парень, это с ним дело плохо. Лоб покрылся испариной, по спине скатывались крупные капли холодного пота.

— Эй, Джимми, с тобой все в порядке?

Моралес выглядел встревоженным.

— Да ничего, пустяки. Я малость… ты езжай дальше, а?

«Малость что? — спросил себя Паз, когда они тронулись с места. — Малость ку-ку? Крыша набекрень?»

С нервным срывом он еще справится, но вот с другим… В голове вертелось слово «одержимость», и, чтобы избавиться от этой навязчивой мысли, он принялся шептать про себя детские молитвы, сжимая в кулаке амулет, висевший у него на шее. К тому времени, когда они добрались до места, он уже чувствовал себя почти человеком.

Следующие семь лет прошли для Бервиллей мирно. Дела Жоржа процветали. Он вовремя заметил, что в середине девятнадцатого века люди не хотят сидеть в темноте, а китового жира для свечей не хватает для удовлетворения всех потребностей. Соответственно, он занялся производством и продажей керосина, а полученную прибыль инвестировал в возникающие по всей Европе осветительные газовые компании. К 1870 году Париж стали называть Городом света, и большая часть этого света производилась Жоржем де Бервиллем и сыновьями. Жорж купил большой каменный особняк в самом элегантном районе Метца, а вместо маленького домика в Пони приобрел в Гравелотте внушительное шато Буа-Флери.

Дети тоже процветали. Адольф, несмотря на свой юный возраст, был в известном смысле даже более успешен, чем отец, а уж с его обаянием мало кто мог тягаться. Ему поручали вести переговоры с поставщиками нефти. В 1869 году он совершил путешествие через Атлантику в Америку, где познакомился с американскими способами ведения бизнеса и установил контакты со многими ведущими фигурами американской индустрии, включая молодого Джона Д. Рокфеллера, которому молодой француз приглянулся настолько, что легендарный богач ввел его в свой семейный круг (а такая честь оказывалась исключительно редко).

Тем временем Жан Пьер поступил в Сен-Сир. Он всегда любил лошадей, тяготел к риску и намеревался сделать карьеру на военном поприще. Что касается Жерара, самого младшего сына, он, еще обучаясь в Сент-Арнульфе, ощутил духовное призвание и в тот год, о котором идет речь, учился и жил в семинарии в Монтинье. И только Мари Анж осталась дома, заботясь об отце, хотя и посещала в качестве приходящей ученицы классы монастыря Сестер Провидения, расположенного на рю Ришелье, неподалеку от элегантного дома ее семьи. Из школьных журналов того времени нам известно, что особыми успехами по большинству предметов она не отличалась, но выделялась в изучении языков. К этому времени она почти свободно владела английским и итальянским, немецкий же, разумеется, как и большинство жителей Метца, знала с детства. Что она представляла собой в ту пору? Ответ на этот вопрос мы находим в письмах, адресованных Мари Анж сестре ее матери, любимой тетушке Авроре, проживавшей в Париже. В одном из них она пишет:

«Я признаюсь, что мое сердце разрывается между желанием служить Христу в качестве монахини и любовью и священным долгом по отношению к дорогому отцу. Он был настолько добр ко мне и так много страдал. Но ему, бедняжке, хочется, чтобы я появлялась в обществе, ездила на балы, как остальные девушки, а потом вышла замуж. Как бы я ни жаждала угодить ему, ничего не получится. Меня не интересуют балы, и уж замуж я, в любом случае, не выйду никогда».

Несомненно, что призвание блаженной Мари Анж де Бервилль проявилось уже в самом раннем возрасте.

Из книги «Преданные до смерти: История ордена сестер милосердия Крови Христовой».

Сестра Бенедикта Кули (ОКХ), «Розариум-пресс», Бостон, 1947 г.

Необычно, конечно, исповедоваться перед копами, хотя, с другой стороны, исповедь перед Богом тоже всегда казалась мне странной, тем более в письменном виде. Если Бог существует, то он и без твоих признаний должен знать о совершенном тобой зле, и письменные показания ему не нужны. Однако существует таинство исповеди и епитимья, или покаяние, которое теперь чаще называют примирением. Акт устного признания необходим, чтобы примириться с Богом и вернуть грешнику Его милосердие и благосклонность, хотя теперь это происходит нечасто, и исповедальни в храмах либо отсутствуют вовсе, либо, по большей части, пустуют. Я упустила все это, поздно придя к вере, но вы как человек, выросший в католической семье, должны меня понять, если только полицейский в вас не пожрал христианина без остатка. Я надеюсь, что этого не случилось, и исповедуюсь той частице Христа, которая сохраняется в человеке, даже если он не верует и отвергает благодать, хотя лучше, конечно, если он открыт Господу. А значит, и той стороне жизни, о которой я хочу рассказать, даже вне зависимости от желания или нежелания меня выслушать.

В последнем своем сочинении святой Августин говорит, что он написал «Исповедь», стараясь выразить свое понимание Господа и свою тягу к Нему, и при этом (скромно) признает, что его книга продолжает оказывать влияние на читателей. Он написал ее также, чтобы разобраться с тем скандалом, который разразился, когда его захотели сделать епископом, а недоброжелатели воспротивились, указывая на беспутную юность, полную блуда и ересей. Прошло четыре года и около восемнадцати недель с моей последней исповеди, состоявшейся лицом к лицу с отцом Манесом, в крытой жестью церкви в Вибоке. Я говорю «около», потому что в Южном Судане время течет иначе и мы там не пользуемся вашим календарем. Но отвлекаться на это я не буду, ибо понимаю, как важно придерживаться строгой хронологии, поскольку грех порождается грехом. Грех, как вы должны знать, это вектор, а не печать, не просто тяжесть, но скорость, увлекающая человека либо вверх, либо вниз. Чтобы вернуться к Богу от жизни во грехе, должно двигаться назад по собственным следам к отправной точке и исправить содеянное зло. Это в теории. На практике же такое мало кому под силу. Большинство людей воображают, будто они сами по себе стремятся к своему сиюминутному благу: о, я просто возьму немножко деньжат, пересплю с этой девчонкой и так далее. Все это иллюзия, и наибольшая хитрость дьявола состоит в том, чтобы убедить людей, будто его не существует, а значит, и грешат они не по его наущению. Но кое для кого дела его ясны, есть люди, которые чувствуют, как он действует в них, подобно тому, как вы чувствуете ползущую у вас по руке букашку, и вы, мистер полицейский, как раз из таких. Вы ощущаете кого-то, стоящего за вашим плечом, он нашептывает мысли, которых у вас быть не должно, и навевает сны. Другое дело, что это знание хочется прогнать, потому что гораздо легче смотреть на других людей, чем на самого себя.