Где он может быть?

В мешке для пылесоса? В мусорном баке? На окружной свалке? Дрожь не утихала.

–Пожалуйста.– Я посмотрел на куклу.– Ты должна понять. Её глаза впились в меня. Дыра на её лице стала чёрной как смоль, словно крошечный осколок ночи.

У меня участилось дыхание. Я не знал, что делать дальше.

Мне нужно найти этот осколок.

Если я его не найду, она никогда не оставит меня в покое. Если я его не найду, она будет преследовать меня вечно. Если я его не найду, мы будем соединены…

Сплавлены…

Химически связаны.

Навсегда.

Ты думаешь, что слышишь своё собственное сердцебиение, когда кладёшь голову на подушку.

Ту-тук, ту-тук, ту-тук.

Так и есть, говоришь ты себе, пока твоё дыхание замедляется, а мысли становятся туманными и размытыми. Это просто твой собственный пульс во внутреннем ухе. Ты слышал его тысячу раз.

Ту-тук, ту-тук.

Этот звук. Это твоя собственная кровь течёт по венам. Ты веришь в это, ты хочешь, чтобы это было правдой. Это единственное, что позволяет тебе замедлить дыхание, позволяет погружаться всё глубже.

Ту-тук.

Этот стук, что это может быть ещё? Откуда ещё ему взяться?

Итак, ты дрейфуешь, твоя ничего не подозревающая голова глубже утопает в тёплой, мягкой подушке.

Ту-тук.

Ты не волнуешься.

С чего тебе волноваться?

Ты не знаешь правды. Не знаешь ничего об истинных намерениях твоей подушки. Не подозреваешь о её тёмном пульсирующем сердце, бьющемся у тебя в ушах.

Ту-тук.

Ты не знаешь ничего о её мучительном голоде, который бурлил и нарастал годами, и сегодня он возьмёт верх. Она была так терпелива.

Ту-тук, ту-тук.

И ты не подозреваешь об этом моменте, о том, как вздымающиеся складки твоей подушки в этот момент поднимаются по обеим сторонам твоей головы, раздуваются всё выше и выше, пока ты уходишь всё глубже, и теперь ждут… готовые сделать своё страшное дело, окружить, придавить и душить, пока ты будешь биться, брыкаться и изворачиваться, как только ты погрузишься ещё чуточку глубже, как только ты снова уснёшь.

И с протяжным выдохом ты засыпаешь.

Ту-тук, ту-тук, ту-тук.