— Так, Петро… «Вертушка» пусть ждет дальше, а летунов мы сейчас покормим. Там рядом с вертодромом кафешка очень приличная имеется. Андрей, займешься?

Корн коротко кивнул, взял со стола мобильный телефон и вышел куда-то через лобби отеля.

А Глеб продолжал искоса подсматривать за братками.

Было довольно любопытно наблюдать, как они быстренько рассчитались, подхватили подмышки своих ничего не понимающих девиц и по-тихому слиняли, изредка бросая уважительные взгляды на странную компанию, жрущую водку с пельменями, в то время как ее ждет стоящая неподалеку под всеми парами «вертушка».

Ларин коротко хохотнул.

Нда…

Мы не злорадные.

Просто злые.

А радуемся исключительно от ощущения полноценности бытия…

Проехали.

Что-то, а инстинкт самосохранения у таких типов всегда развит исключительно хорошо…

Иначе бы просто не выжили, крысюки поганые.

Вскоре вернулся Корн, принесли горячее, и застолье плавно перешло в следующую фазу, когда все пытаются говорить, но уже мало у кого получается слушать.

Впрочем, Художнику и теперь быстро удалось завладеть всеобщим вниманием.

Король репортажа, блин…

— …Я вообще-то раньше думал, что такое только в анекдотах бывает. А жизнь-то, она, оказывается, любому анекдоту сто очков вперед даст. Мы тогда на Чукотке работали. Был такой проект на телеке — «Все регионы России». Давно. В середине девяностых еще. Шеф наш тогда еще не по разряду звезд шел — так, молодое, подающее надежды дарование… Ну, а на Чукотку — кого кроме нас, потомственных алкашей, вкупе с молодыми, талантливыми и начинающими, заслать получится? Правильно, никого! Да и мы только после того, как нам тройные премиальные пообещали, добро дали. Нефиг там делать цивилизованному человеку… Ну, так вот… Прилетели, отснялись… Казалось бы, что еще тут — возвращайся, монтируй да отчитывайся. Так нет, этот, — Сашка кивнул в сторону Глеба, привлекая к шефу всеобщее внимание, — уже тогда беспокойный был. Шизофреник на журналистской почве. Нет, говорит. Изюминки, видишь ты, не хватает. Пока не найдем — будем здесь колбаситься. А директором у нас тогда практиканточка была с журфака, Ленка Скворцова. Вы ее глазищи зеленые да гриву каштановую теперь через день в вечерних новостях лицезреть честь имеете. Ушлая девочка. Дотошная. Пошла в местную библиотеку, да и нарыла там, что у них на Чукотке есть молодой оленевод — Герой Социалистического Труда. В девятнадцать лет получил — хрен его знает за что, не помню уже, времени-то сколько прошло. Ну, Глеб и загорелся. «Вот она, — говорит, — изюминка: как себя чувствует молодой человек, Герой Соцтруда, в условиях рыночной экономики Крайнего Северо-Востока». Ну, взяли у местного, прежнего еще, губернатора «вертушку», да и полетели. Изюминку эту снимать, мать ее налево…

Сашка поперхнулся, взял рюмку водки, со вкусом хлопнул, после чего прикурил сигарету и блаженно зажмурился.

— Ах, молодость-молодость… Прилетели, короче… Тут же чукчи набежали: бабы, детишки… Думали, магазин прилетел… Где, говорим, герой-то ваш тут прячется? «А вы, — спрашивают, — не магазина? Нет? Телевидение? А-а-а, это неинтересно. Вот если бы магазина… А герой, — говорят, — во-о-он в том чуме». Ну, Ленка, как только в тот чум залетела, так разу и обратно вылетела: вонь такая — не приведи Господи… Вывернуло ее, бедолагу, наизнанку, как сейчас помню… А весна была, солнце стоит, шеф и говорит: «Ну ее на фиг, эту экзотику, давайте его на улице снимать. Все равно в чуме свет ставить надо, а директор-осветитель в том интерьере блевать будет просто не переставая. Жалко девочку». Выволокли этого героя на улицу, глянули: мама дорогая! Ему ж по паспорту еще двадцати пяти нет, а он, как минимум, лет на пятьдесят тянет! Телогрейка — засаленная, воротник оторван. Морда в золе напополам с жиром каким-то. Вши бегают, не стесняясь, как немецко-фашистские завоеватели. Ленка их, бедная, перед съемкой кисточкой колонковой с него стряхивала… Ну, начали снимать. Поспрошали, как ему живется. «Хорошо, — говорит, — живется, только водку русские редко привозят. А так — хорошо». «Как с деньгами?» — спрашиваем. «Да есть, — отвечает, — мало-мало», и достает из-под телогреечки своей засаленной с оборванным воротничком та-аакую пачку, что, не знаю как шефа, а меня точно чуть инфаркт не хватил! «Вот, — говорит. — В чуме еще есть, только толку-то? Водки-то все равно нет…» Ну ладно… Шеф еще вопросиков позадавал: типа, как жизнь, как олешки, как жена, как дети, а потом и говорит: «Ну, ладно, а орден-то покажи. Где он там у тебя?» И тут этот перец распахивает телогрейку, а у него на груди — не поверите — «Мать-героиня». Мы так и офигели…

Народ тихо заржал.

А Сашка, что твой Станиславский, выдержал приличествующую случаю паузу и дождался-таки вопроса:

— Ну, и что дальше?

Художник хмыкнул и потянулся за следующей сигаретой.

Ему явно нравилось быть в центре всеобщего внимания.

По крайней мере, когда он начал похлопывать себя по карманам в поисках зажигалки, к нему протянулось сразу несколько рук с трепещущими огоньками.

Тут уже и градоначальник не выдержал:

— Чего дальше-то было? Ну, давай, говори, не тяни душу!

— Чего-чего… — Сашка лениво затянулся, не торопясь выпустил дым тонкой струйкой. — Я ж говорю, раньше думал: такое только в анекдотах бывает. Все настолько офигели, что и сказать ничего не могут. Ленка первая нашлась: «А где, говорит, у вас, уважаемый имярек, Звезда-то?» А он на нее эдак высокомерно, как только чукчи умеют, взглянул и говорит: «А зачем мне Звезда? Тут геолога проходила, шибко умный геолога, не такой, как ты, так он мне так и сказал: зачем тебе Звезда? Давай я тебе ее на Солнышко сменяю». — Сашка уже сам ржал, всхлипывая и давясь словами. — «Мать-Героиня», она… ведь и правда, в виде солнышка с лучиками…

Стол грохнул так, что Глеб даже испугался — стекла-то не повылетают?

Нет, вроде выдержали…

Мэр Сочнов всхлипывал и трясся, что твой эпилептик. Потом, успокаиваясь, вытер покрасневшее лицо носовым платком, высморкался в этот же платок и, не выдержав, снова захохотал, утирая подступающие слезы.

— Солнышко, говоришь…

Чуть позже, когда народ перешел к кофе с коньяком, Ларин потихоньку слинял на воздух.

Незаметно.

Взял рюмку с коньяком, сигареты и вышел.

Хотелось побыть одному.

На улице было чисто, тихо и свежо.

Из ресторана доносились приглушенные стеклом взрывы смеха — Сашка травил очередную байку.

Молодец, парень.

К следующему интервью мэр уже будет любить их, как родных, а это изрядно облегчает задачу: разговорить, найти какую-то незаметную постороннему взгляду черточку, штришок, оживить образ.

Солнце стояло еще довольно высоко, но северные склоны гор уже изрезали суровые морщины теней. И Глебу вдруг безумно захотелось туда, наверх, в одиночество и тишину.