— Вы очень похожи на женщину, находящуюся в федеральном розыске за совершение двойного убийства, — выпалил он и тут же, не давая мне опомниться, приказал: — Отдайте ключи от машины лейтенанту, он потом поставит ее на стоянку, а сами садитесь вон туда, — капитан показал на милицейский «Хендэ».

Спорить и возмущаться было бесполезно. Этим только хуже себе сделаешь. Понимая, что крупно влипла, я, вытащив из замка зажигания ключи, отдала их лейтенанту. После чего, прихватив сумку, захлопнула дверь моей верной «девятки» и последовала за капитаном.

Вместе с лейтенантом мы сели на заднее сиденье прокуренного «Хендэ», и машина тронулась. В дороге никто не проронил ни слова. Капитан включил «Русское радио» и в такт музыке качал головой не хуже, чем китайский болванчик, висевший в моей «девятке». Сухопарый лейтенант с выдвинутой вперед нижней челюстью, как зомби, смотрел все время прямо перед собой и не шевелился.

В отделении у меня отобрали сумку, описали ее содержимое — хорошо хоть, что я сегодня не брала с собой свои сыщицкие приспособления! — и заставили меня эту бумажку подписать. Сделав росчерк, я повернулась к капитану и спросила, долго ли меня здесь собираются держать.

— До выяснения, — буркнул капитан, но прежде чем он скрылся за дверью, я успела выяснить еще кое-что.

— Не могли бы вы мне показать фотографию или фоторобот той женщины, за которую меня принимают? — в упор глядя на капитана, попросила я.

— Не положено, — проговорил он, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Сделайте для меня исключение, капитан. Ну пожалуйста…

Мой заигрывающий тон и вежливые, вполне, кстати, обоснованные просьбы и вопросы злили мента. И мне хорошо было понятно почему. Не было у него никакого фоторобота, а тем более фотографии. Ему приказали меня задержать — вот он и повиновался, назвав заезженную причину, будто я похожа на какую-то преступницу. После моих слов капитан быстро ретировался — ему неприятно было выслушивать вопросы, на которые он не мог дать ответов.

Меня препроводили в конуру размером не больше чем три на три метра, после чего за мной задвинули решетку. Так я оказалась в клетке.

В камере, на облезлой, имевшей некогда зеленый цвет лавочке уже сидели две проститутки, которые при моем появлении оживились.

— Какая цыпочка… — произнесла та, что была помладше, и томно взглянула на меня своими намалеванными глазками. — Кто твой сутенер?

Сама для себя я решила, что буду вести себя тихо и мирно до тех пор, пока это будет возможно. Больше трех суток меня не имеют права задерживать. Если же я устрою драку в камере, то мое заточение обязательно продлится. Менты, получив приказ от полковника Делуна изолировать меня от общества, — а я ведь быстро сообразила, откуда и куда ветер дует, — будут только рады, если появится дополнительный повод подержать меня за решеткой.

— Не поднимай шума, — приказала подружке более опытная жрица любви, затянутая в облегающую кожаную юбку, почти целиком оголявшую ее стройные ноги, и в столь же обтягивающую кожаную куртку.

Молодая фыркнула и села обратно на лавочку.

— Уж и поговорить нельзя! — протянула она недовольно.

Я не стала, как разъяренная львица, метаться по камере, хотя сделать это от злости и обиды очень хотелось, а спокойно села на свободный край лавочки, вытянула ноги и подперла головой стену.

— Владимирский централ-л… — под нос замурлыкала молодая проститутка, отличавшаяся эпатажной внешностью: сильно вытравленными волосами, постриженными очень коротко, почти под «ежик», а также немыслимым количеством бижутерии на колбасках-пальцах, в ушах и на пышной груди.

— Хватит каркать, — опять цыкнула на нее старшая товарка. — Если хочешь голосить, спой чего-нибудь повеселее.

У «ночных бабочек» между собой согласия не наблюдалось. У той, что была постарше, не возникало желания лезть на рожон в отличие от ее юной «коллеги по цеху». Молодую просто распирало от безделья, но, несмотря на желание прицепиться ко мне, она все же прислушивалась к авторитетному мнению своей напарницы. Правда, время от времени косилась в мою сторону, но невозмутимость Тани Ивановой ей не удалось поколебать — мне было не до нее.

Я сейчас думала о том, что полковник сдержал свои угрозы и решил мне показать, кто из нас альфа-лидер. А самое для меня обидное, что я ведь, за отсутствием состава преступления, как он и хотел, уже оставила его семью в покое. Не уверена, что насовсем, но, по крайней мере, сейчас у меня не было причин подозревать кого-то из членов его семьи. Жаль только, что полковник этого еще не знал.

Неформалка — так я окрестила молодую проститутку — перестала мурлыкать себе под нос мотивы популярных шансонов, громко зевнула и принялась укладываться на скамейке. Голову она положила со стороны своей товарки, а вытянуть ноги у нее не получилось — мешала я. Больно лягнув меня в бедро острым каблуком, девица развязно проговорила:

— Встань, что ль, ты! Не видишь — мешаешь!

Я встала. Но только затем, чтобы, схватив нахалку за ноги, резко дернуть. Ее пышнотелая фигура последовала за ногами, и, больно ударившись головой о бетонный пол, она заголосила.

— Лярва-а-а…

В тот момент, когда привлеченный шумом дежурный подошел к решетке, я, как ни в чем не бывало, сидела на скамейке, полуприкрыв веки, но не переставая следить за обиженной Неформалкой, сидевшей на полу. Дежурный, окинув нас троих взглядом, рявкнул на воющую ночную бабочку.

— Заткнись! А не то обещаю, будешь сидеть здесь трое суток!

— Убери отсюда эту нервнобольную-ю! Она мне все мозги отбила-а! — продолжала вопить девица.

Зыркнув на меня хищным взглядом, дежурный несколько секунд размышлял, какую позицию ему занять. Я уже была готова ко всему. Не я первая начала, но здесь не детский садик, никто особо разбираться не будет, кто начал, а кто продолжил.

— Твои куриные мозги отобьешь, пожалуй! Закрой хлебало, последний раз говорю!

Под воздействием угрозы дежурного пергидролевая блондинка убавила громкость, но продолжала сидеть на полу, массируя ушибленный затылок. Я же, как индеец, была молчалива, безмятежна и спокойна, не забывая тем временем держать ситуацию под контролем.

Дежурный скрылся с глаз, так и не встав на защиту оскорбленного достоинства проститутки. Неформалка, несмотря на боль и обиду, поостереглась делать новые резкие выпады в мою сторону. Тем более что ее товарка сидела, отвернувшись к стене, и не вмешивалась.

Тяжело подняв с пола свое упитанное тело, Неформалка отряхнулась и села на прежнее место. Больше попыток прилечь она не делала.

Воздух в камере был спертый. Когда здесь убирали в последний раз — неизвестно. На крашеных стенах красовались грязные разводы. То тут, то там виднелись следы плевков и обуви. От тусклого света мигающей лампочки быстро устали глаза. «Нужно выбираться из этого гадюшника, — крутилось у меня в голове. — Только как это сделать? Необходимо позвонить полковнику, но где раздобыть телефон? Мобильник, лежавший в сумке, у меня изъяли, а договориться с дежурным о том, чтобы он принес мне „трубу“, вряд ли удастся. Слишком уж он агрессивно настроен. Ладно, подождем пересменки».