— Не переживайте. Я почти знаю, что новой темы нам не дадут. Отделов много, разве мы лучше других?.. Дадут нам новую документацию по этой же теме и скажут — продолжайте с Богом! — И тут Ключарев делает маленькую умышленную уступку: — Так что будем еще спускаться, круг за кругом… Верно?

Но начальник угадывает, что это уступка, чуть ли не снисхождение, — и вспыхивает:

— Скажите, Виктор. В вашей жизни вообще есть что-нибудь интересное? Ну хоть что-нибудь?

Ключарев пожимает плечами.

— А где же интересное? Там?.. В вашем Старом Поселке?

— Да. (Да?..)

— А почему вы туда не поедете? Поезжайте. Живите там… Я в каждом молодежном романе читаю, как человеку надоела Москва, дряблые и развращенные городом люди, и человек взял в конце романа и уехал — кто в поле, кто в поселок. Словом, туда. К тем самым здоровым натурам, где так замечательно…

Ключарев помалкивает. Иван Серафимович обиделся, это ж понятно.

— А что?.. Поезжайте. Устройтесь работать, например учителем. И живите там себе на здоровье…

Ключарев молчит. Ведь не первый такой разговор. Ключарев улыбается, а затем говорит, правда, не слишком находчиво:

— Может быть, и уеду. Не знаю…

— Чего не знаете?

А тут уж Ключарев говорит, найдя слова. Хорошо говорит:

— Себя не знаю.

Пауза.

Ключарев поворачивается, чтоб уйти.

Вот именно. Чуткий и деликатный. Ну мямля, ну пусть. Да ведь и тот начальник хитроватого зама, Шилов, что ли, ведь тоже квашня. Мыльце на шильце. Вот именно… Иван хотя бы добр. Интеллигентен. Поболтать при случае можно. Уезжай, говорит, в свой Старый Поселок. Чудак!..

Ключарев приходит домой. Садится с Дениской за уроки. Жена что-то варит или жарит. А четырехлетняя Тоня всем мешает.

— Вот тебе бассейн. — Ключарев быстро черкает карандашом. — Бассейн емкостью… А вот тебе первая труба.

— Да я сам нарисую, — говорит Денис. — Плохо ты рисуешь. Наш школьный бассейн выглядит так…

Дениска рисует бассейн, две трубы и льющуюся воду.

— Мама говорит, что, когда ты учился, при вашей школе не было бассейна. Правда?.. Как же ты научился плавать?

— Я уже не помню.

— И в баскетбол вы не играли?

— Не отвлекайся.

Но внутренне Ключарев сыном доволен. Задача сложна. Ключарев заставляет Дениску решать двумя способами и учит выбирать оптимальный, это значительно выше школьных требований. Денис, как всегда, решает четко, логично и не без изящества. Иной раз Ключарев с настороженным удивлением вглядывается в его ясное лицо, пожалуй, слишком ясное и целенаправленное.

Звонит телефон.

— Не обращай внимания, не отвлекайся… Итак, объем вдвое больше.

— А скорость воды та же?

— Да.

Голос жены. Она у плиты, на кухне:

— Витя!.. Телефон надрывается — неужели не слышишь?

— Слышу. Мы заняты.

Появляется в дверях маленькая Тоня. Повод есть, она тут же врывается туда, где отец занимается с Денисом, и слегка шепеляво объявляет:

— Сисяс мама придет. Она сисяс руки вымоет.

— «Сисяс, сисяс», — передразнивает Ключарев, изображая строгость. — Сисяс я и сам могу.

Он берет трубку. Он вдруг подумал, что это Лида, с нее станется и сюда позвонить. Но нет — это Бусичкин.

— Виктор, привет.

— Привет.

— Что ты такое сказал сегодня Ивану (то есть Ивану Серафимовичу)? Он в страшной растерянности. Вызвал меня. Стал спрашивать о жизни. Об отношении к работе. И все на этаком чудовищно нервном уровне… И вдруг заговорил о том, какой у нас замечательный отдел. Какие мы все талантливые и дружные. К чему бы это?

— Не знаю.

— А вы-то с ним о чем говорили?

Ключарев улыбается:

— О Данте.

— О чем, о чем?

— Да ни о чем. Просто поговорили.

Ключарев вешает трубку. Дениска к этому времени уже решил задачу, и они с Тоней строят друг другу рожи.

— Майя! — кричит Ключарев жене. — Они ведь ели. Не пора им спать?

— Пора. Давно пора… Укладывай.

* * *

Ключарев и жена на кухне. Чай. То есть уже чай, и пьется он неторопливо, и дети уже спят, и тишина. «У самовара я и моя Маша», — как иногда шутит Ключарев, подчеркивая минуту… И верно: этот вечерний чай уж давно нечто большее, чем чай. Это точка спокойствия. Подчеркивая защищенность домашней крепости в минуту, когда дети спят.

— Дали читать схему. Торопят как на пожаре…

Майя рассказывает о своей работе — у них отчетный период. Ключарев понимающе кивает. Затем они говорят о Тоне и о гриппе в детском саду. Затем о деньгах. Три месяца не вносили за кооператив. Надо как-то изловчиться. Правда, детей приодели и обули.

— Идем спать, — говорит Майя, глаза у нее слипаются.

— Идем…

Спать-то спать, но Ключарев еще долго поворачивается в постели с боку на бок.

— Майк, а Майк! — трогает он спящую рядом жену.

— Что такое?

— Иван сегодня сказал мне, что, дескать, поезжай в Старый Поселок.

— Ну и что?

— Нет. Ничего особенного… Чудак!

Жена не отвечает, спит… В книжках, говорит, все в конце концов уезжают. И ведь с болью сказал, болело в нем что-то. Вот именно, Иван Серафимович. В книжках. Там, в книжках-то, драматургия. И идея, и цель, видимо, какая-то есть. Вот герой и уехал из большого города, оскорбленный и непонятый. А здесь ведь эпика. И никакой тебе драматургии. Просто живешь. Свое живешь, свое делаешь. И это ж какие беды и оскорбления должны обрушиться на человека, чтоб человек вдруг принял решение уехать. Если такие-то беды, то ведь и о более важном можно задуматься. Не только взять да уехать…

— Майк.

Жена спит. Ключарев тоже засыпает. Бараки. И белое жаркое лето. Пыль на дороге, выбеленная солнцем. Сонная ноздря водопроводной колонки, прямо посреди улицы… Слышно вдруг, как начинает ворочаться кто-то из детей. Дениска. Его кровати скрип.

* * *

Но и в Старом Поселке, если уж о начальстве, тоже жил кое-кто. А именно он — инженер Калабанов. Их гордость.

История с красными помидорами разыгралась, когда приехал представитель из Москвы. Весь городок слегка залихорадило. И старопоселковцы тоже заволновались — как-никак!.. Но наконец строящийся завод был осмотрен. Представитель из Москвы был доволен. Улыбался. А директор завода отер пот со лба и сказал:

— Теперь, может быть, ко мне домой поедем? — И он добавил, как бы пояснил этому влиятельному человеку: — Отдохнете. То есть по-домашнему. В гостинице ведь шумно.