Свастика домыслов и перемигиваний, свастика слухов, сплетен и оскопленной правды.

— Лань, говорите? — ухмылялись на востоке стократ битые кашийцы и анги— слоноводы. — Ой, не знаем, не знаем… Отродясь зверя промышляем, в шкуры заворачиваемся, а от злой судьбы не страдаем! Видать, уж очень прогневил Альбинос-бедняга кого-то, все любимые мозоли оттоптал, чтоб вот так угораздило…

— Уж не та ли это лань, — посмеивались на юго-востоке в Калинге и Ориссе, — что завсегда близ царских семей околачивается? Стучит у ворот копытцем: пустите, люди добрые, зашибу неугодного, забодаю лишнего! И впрямь: страшнее лани зверя нет!

— Знамо дело, — соглашались в южных пределах аж до самых непролазных дебрей Кишкиндхи. — Слепец на троне, Грозный у кормила, Слепцовы чада престол слепнями облепили — сотня орлов, клюв к клюву! На кой финик им Альбинос?! Зачем двоюродные братья-соперники, будь они хоть трижды божьими отпрысками?! Державу в клочья драть? Из-под трона опоры растаскивать?

— Черед за детками, — и себе кивали юго-западные дашарны и андхраки. — На их век ланей хватит. Какой аскет не горазд за четвероногими кралями ухлестнуть, вроде этого Киндямы-греховодника?! Грохнешь дикого козла, а он тебе: «Я, мол, не козел, а подвижник из подвижников, это ты козел и за козла ответишь…»

— Да уж, воистину, — в голос ржали на западе камбоджи-табунщики и бритоголовые шальвы. — Надо бы и нам пару лошадушек на этих… рогатеньких сменять! Авось в хозяйстве пригодятся…

— Дураки вы все, — возражали северо-западные гандхарцы и мадры. — Дураки дурацкие! Грозный не вечен, уйдет в райские пределы — кто после сына Ганги державу примет? Вот было б здорово: один полубог ушел, а пятеро мигом на смену явились! Отцы сверху поддержат, мы снизу подопрем — не жизнь, персик в меду!

— И то правда, — чесали бороды воинственные тригарты-северяне. — Да уж больно распрей пахнет… кровушкой…

Северо-восток угрюмо помалкивал. Там разбирались с женами, взявшими моду ссылаться на старшую жену покойного Альбиноса. В смысле если изменяла мужу больше чем с тремя — значит, шлюха, а если с тремя или меньше — значит, праведница и воплощенная добродетель. А что в подоле принесла, то принять с поклоном и лелеять пуще родных.

Звать же байстрюков «деволятами» — «божьими детками».

Свастика лежала на Великой Бхарате. До бойни на Поле Куру оставались считанные десятилетия.

Сегодня строгий и, казалось, вездесущий Дрона собрал в шатре младших воинских наставников, а ученикам было велено заниматься самостоятельно. Естественно, понятие «заниматься» каждый из учеников истолковал по-своему. Братья-Пандавы, приклеившие себе общее отчество вскоре после смерти отца, плотно осели в малиннике, с энтузиазмом осваивая там искусство истребления спелых ягод. Боец и Бешеный утащили всю ораву Кауравов купаться… простите, овладевать наукой преодоления водных преград! Звали с собой и Карну, но сутин сын купаться не пошел, а просто уселся на высоком берегу реки, не там, где плескались шумные чада Слепца, а выше по течению, где река с грохотом вырывалась из ущелья, безумным скакуном мечась по зубам порогов, и лишь потом, нехотя успокаиваясь, вытекала на равнину.

Вон она, река: лениво распласталась сонной заводью, играет бликами, нежась в лучах теплого утреннего солнышка… притворщица!

Здесь Карна предался сосредоточению и самосовершенствованию. А попросту говоря, сидел, бездельничая, смотрел на пенящуюся внизу речку, любовался то и дело вспыхивающими в облаке водяной пыли маленькими радугами и мечтал о возвращении в Хастинапур. В город тысячи соблазнов, где он без промедления заявится в квартал блудниц — там по нем наверняка уже истосковались две (если не три!) исключительно приятные девчонки! Приятные во всех отношениях, особенно когда завалишь такую на ковер или хотя бы в копну свежескошенного сена, а вторая завалится сверху, громогласно зовя третью…

Жаль только, что осенние сборы заканчиваются лишь послезавтра. Он, Карна, с удовольствием рванул бы в веселый квартал хоть сейчас. Ну, пусть не сейчас, пусть вечером. А собственно, почему бы и нет? Что мешает улизнуть со сборов на день-другой раньше? Бойца с Бешеным можно предупредить, чтоб тревогу сдуру не подняли, а остальные вряд ли хватятся… Сбежал какой-то сутин сын Карна? Нахлебник, взятый в обучение лишь из прихоти царевичей?! До него ли наставникам, когда тут сплошь раджата, один другого знатнее?! А самим раджатам и вовсе не до Карны. От гордости лопаются, павлины весенние, нарядами друг перед дружкой хвастаются, из кожи вон лезут, чтоб похвалу Наставника заработать, — еще бы, сам великий Дрона бровью двинул, это вам не лингам собачий…

Дхик!

А встань раджа-папаша на дыбы против Хастинапура, Грозный мигом раджонка в погреба, а папаше — ультиматум! Ерепенишься? Поостыть не желаешь?! Вот так— то! Какая там дружба, какая любовь — одна сплошная Польза. Умен Грозный, и советники его не даром казенный рис ложками едят… Хорошо, что он, Карна, — сын возницы! Заложник из него, как брахман из шакала, всем на него плевать, и ему на всех — тоже! Ну, кроме отца с матерью, само собой, да новых друзей: Бойца с Бешеным да еще пары сут-ровесников, с которыми он иногда вместе по бабам бегает. А так…

Чуть повыше того места, где сидел «самосовершенствовавшийся» Карна, раздался отчаянный крик, и сутин сын невольно взглянул в ту сторону.

Из малинника с воплем вывалился Бхима-Страшный, второй из братьев— Пандавов. Похоже, доблестно победив и съев противника в лице малины, Страшный успешно упражнялся в искусстве беспробудного сна, пока досадная помеха не прервала сие благородное занятие.

«Оса его в задницу укусила, что ли?» — подумал Карна, с удивлением наблюдая за Страшным.

Действительно, мальчишка двигался странным образом, словно ноги его безнадежно путались в траве. Или были связаны. Вот он покачнулся, судорожно всплеснул руками, будто собирался взлететь, упал и, перекатившись на бок, рухнул с кручи вниз.

Верхом на водяного коня, играющего в теснине порогов.

— А-а-а!!! — донеслось до Карны. — Помогите!!!

Первым побуждением сутиного сына было броситься в воду на помощь незадачливому увальню-Пандаву. Плавал Карна отлично, еще с далеких дней чампийского детства, и наверняка сумел бы вытащить Страшного.

Делов-то: ухвати за шевелюру и правь к берегу…

Ты даже сделал шаг по направлению к обрывистому берегу. Остановился. Словно ткнулся лицом в невидимую преграду. Тонкий комариный звон на пределе слышимости взвился в мозгу, пальцы сами собой сжались в кулаки, и перед глазами встала позавчерашняя картина…

— …Нет, не попадешь! — презрительно кривит губы в ухмылке светловолосый Арджуна.

— Я?! Не попаду? Смотри! — Бхима широко размахивается шестигранной метательной булавой, намереваясь снести золоченую шишечку с колесницы орисского раджонка.