Щелк.

– Тула, убитые женщины и дети, пять тел сложены в ванной.

Щелк.

Щелк.

– Минеральные Воды, рынок, взрывается машина, два десятка убитых.

Щелк.

Щелк.

– Астрахань, рынок, взрыв, трое убиты, сорок раненых.

Щелк.

Щелк.

– Орджоникидзе, рынок, взрыв, девять убитых.

Щелк.

Щелк.

– Москва, концертный зал, все задыхаются, стрельба, сотня трупов.

Щелк.

Щелк.

– Отпустите… Грозный, грузовик взлетает на воздух, в кабине мужчина и двое детей, 72 трупа, двести раненых.

Щелк.

Щелк.

– Москва, теплоход на реке, пристань под Воробьевыми горами, множество народу в очереди на причал, взрыв, теплоход разорвало, люди вповалку, вещи в реке…

Щелк.

Хлюп.

Кассандра называла подлинные события, те, что потом ворвутся в мир с экранов новостных выпусков и телетайпов. Лишь те предсказания, что искупались выстрелом, не находили своей кровавой реальности в будущем.

После толстяка напротив меня уселся краснощекий долговязый парень, лицо которого успело показаться мне знакомым. Он надел очки и попробовал мне улыбнуться.

Время замерло давно. В странном отупении я сидел перед приплясывавшей бубнящей теткой, которая наконец принялась выкрикивать: «Пушкинская площадь, Москва, подземный переход, взрыв, валит дым, люди лежат в крови, бегут оборванные, в крови». Или: «Горы, горы, потом, поселок, Алхан-Юрт, грузовик, взрыв, лежат военные».

Я жал курок уже без чувств, без воли. Щелк. Иногда только присматривался к тому, как напарник принимал боек в висок. Щелк.

И вдруг я снова услышал сладковатый запах, такой же, как услыхал, когда из башки рыжего брызнула кашица и костяные розовые пластинки оказались у меня на колене.

На сегодня аллес. Всё заканчивается мгновенно, быстрей, чем началось. Безмолвно, четко, словно при смене действий в театре вертится колесо на сцене и провожает за кулисы комнату с интерьером. Поднимал меня Ибица, склабясь в темноте жемчужным оскалом. Ему кто-то помогал, я не мог встать, ноги не держали, разогнуться я тоже не был способен. Мне стукнули в грудину кулаком и плеснули нашатырем под нос. Сунули в руки одежду и после – сверток, с которым я и оказался в темноте Старо-Ваганьковского переулка. За оградой лаяла сторожевая собака.

Не понимая, что со мной произошло, я еле передвигал ноги, но ковылял изо всех сил, оглядываясь, стараясь поскорей удалиться от проклятого места, где мне только что грозила смертельная опасность. Я прислушивался к себе, ощущая, как сквозь подушку контузии пробивается чувство счастья: сохраненная жизнь сипло пела «аллилуйя». Я вышел на Воздвиженский пригорок и застыл перед подъемом на Каменный мост, настолько ощущая себя в нереальности, что проще было бы согласиться, что я внутри трехрублевой купюры, с обратным видом на этот государственный пейзаж. Мне так и показалось…

Податься было некуда, электрички уже не ходили, и я доковылял до Стромынки. Перепуганный Пашка открыл мне дверь, проводил на кухню, поставил чайник и сел передо мной. Меня стало трясти. Кофейная чашка коньяка распустила внутри пружину, и я разревелся. Успокоился немного, достал сверток и разорвал оберточный пергамент. Замусоленные полтинники и двадцатки высыпались на стол. Я никогда не видел столько денег.

– Откуда? – выдохнул Пашка.

Я снова заревел.

– Ты убил кого-то?

Я замотал головой.

– Украл?

– Заработал, – прохрипел я. И мало-помалу, сбиваясь и не веря своим собственным словам, рассказал, что произошло…

– Ну, ты попал! – восхищенно заключил Пашка.

Я сосчитал деньги.

– Мало, – заключил я. – Нужно раза в три больше.

– Куда больше? Жадность фраера сгубила… – удивился Пашка.

– Нужна тридцатка, – сказал я, по-хозяйски собирая со стола и подравнивая в пачку деньги. – Буду еще играть.

– Ты спятил. Два раза в одну воронку снаряд не попадает. Закон больших чисел забыл? Выиграл – беги.

– Мне всё равно. Сыграю. Надо только придумать, как играть. Как странно, как страшно, что я выжил! Будто время остановилось. Словно я оказался в мертвой точке, и как бы я ни нажимал курок – всё мимо. Если б мне дали монету – она у меня сто раз подряд легла бы решкой. Я чувствую, меня несет по воздуху и надо играть. Но нужно как-то удержаться в полете, остаться на крыле.

– О! – вдруг воскликнул Пашка. – Это, конечно, бред, но всё равно…

– Говори, – я плеснул себе еще коньяку.

– Читал в детстве альманах «Вокруг света»? В одном из номеров рассказывалось о странном африканском племени. Жило это племя на берегу Конго. Молились какому-то речному богу. Некой огромной рыбе, которую никто не видел, но которую все боялись. Она быка могла в воду утащить.

– Крокодил?

– Нет, рыба. Но не суть. Главное, как они на войну ходили. Они всё время враждовали с соседними племенами, брали щиты и копья и шли кого-нибудь проткнуть, взять в плен. А перед походом делали вот что. Углублялись в затоки и вылавливали корзинами рыбку – макропода. Это особенная рыбка, лабиринтовая. У нее, кроме жабр, есть лабиринт – специальный дыхательный орган, позволяющий дышать ртом. Поэтому макроподы живучие – могут существовать в почти высохшем болоте, в иле, в грязи, дожидаясь по-ловодья.

– А покороче?

– Уже и сказке конец. Воины этого племени брали каждый по рыбке и засовывали себе за щеку. Так и шли с живой рыбкой во рту. Они верили, что если им суждено погибнуть, то эту участь возьмет на себя другое живое существо – рыбка.

– Бред какой-то. Язычество.

– А ты как хотел? С волками жить…

– А где взять такую рыбку? В Африке?

– Теперь самое интересное. В любом зоомагазине. Три рубля за особь.

Запьяневший, раскрасневшийся от внезапного жара, я уже валился в сон и едва мог шевелить языком. Я еле воспринимал слова Павла, и странно, что я вообще запомнил их.

На следующий день я приехал в Султановку. Сошел с платформы и замер, прислушиваясь, как за спиной стихает гудящий звук удаляющейся электрички.

Шуршали листья под ногами, ворона закаркала в кронах деревьев пристанционного парка. Я медленно брел в поселок, пересекая пожухший луг, который продолжался полем и шел к горизонту через лес широкой просекой, над которой медленно скользил по посадочной глиссаде чуть дымящий аэробус. Унылый лес, унылые поля были полны печальной желтизны и воздуха, просвеченного рассеянным светом, текущим по облетевшим ветвям печальных крон…