– О своей шкуре лучше позаботься, мать Тереза, – холодно ответил Артем. – У тебя все?! Тогда будь здоров, е… коров. Эй вы, придурки лагерные, ведите меня во двор!

– Как скажешь, лягушонок, – довольно улыбнулся стоящий справа от Грека «возможно-негр» и почти без замаха, давно отработанным ударом сверху вниз, врезал ему дубинкой между ног. Колени Артема дрогнули, тело обмякло. – Это тебе вместо «до свидания», покойничек.

Надев на руки задержанного браслеты, прапорщики выволокли его из камеры и повели к выходу.

Внутри автозака, куда Артема вместе с еще семью «попутчиками», следующими по маршруту ИВС – СИЗО, затолкал конвой сопровождения, было не продохнуть. Люди буквально висели друг у друга на головах, но конвою это было до лампочки. Второй рейс зековоза сегодня явно не планировался. Поэтому менты со всем присущим им старанием приступили к уплотнению фургона. По три человека запихали в каждую из клеток. Артема, до которого очередь дошла последним, не долго думая втолкнули в автозаковский «стакан», где уже находился высокий, болезненно худой парень лет двадцати, с темными пятнами вокруг глубоко запавших глаз. Грек, половина корпуса которого так и не смогла поместиться в конуру, оказался с ним прямо лицом к лицу.

– Держись, братан, – сказал грудью влипший в соседа Артем, тяжело дыша и скрипя зубами, – трое конвоиров, уперевшись что было сил в дверь, сантиметр за сантиметром вдавливали его внутрь. По слаженности действий ментов было понятно: подобным варварством они занимались не впервой.

– Ребра сломаете, суки! – не выдержав напора, прохрипел взмокший от натуги парень. – Уже дышать невозможно!!!

– А ты жопой вдыхай, – лениво посоветовал кто-то из наконец-то закрывших дверь конвоиров, и все остальные дружно заржали.

Наконец машина тронулась. Ехали невероятно долго. Воздух внутри автозака стал спертым и вонючим настолько, что, казалось, его можно было пощупать. Вдавленного Артемом в железную стену, тихо скулящего долговязого попутчика начала бить крупная дрожь. Лицо его стало белей простыни, взгляд обезумел. С такими симптомами Грек уже однажды сталкивался. Так что сомнений не было – сопляка мучила жестокая наркотическая ломка, и сердце его могло остановиться в любую секунду.

Когда автозак остановился и распахнулись сначала наружная, а затем и дверь «стакана», Грек, наконец-то получивший возможность вздохнуть полной грудью чистый воздух, облегченно вытер рукавом струящийся с лица пот. Но, спрыгнув из машины на щербатый асфальт и оглядевшись по сторонам, Артем почувствовал: настоящая пытка только начинается…

Они находились в некоем подобии тамбура. Перед строем вновь прибывших, за решеткой, сгорбился над горой папок с личными делами вертухай. Из числа офицеров. Видимо, дежурный. Началась перекличка. В процессе ее проведения Грек обратил внимание на то, что среди стоящих в шеренгу подследственных около половины составляют инородцы – из Средней Азии, Татарии и Кавказа. Многие из них своим внешним видом больше всего напоминают выловленных в лесу Маугли. Нервничают, словно перед казнью. По-русски лопочут еле-еле, через пень-колоду. Один урюк с раскосыми глазами несколько раз подряд не мог внятно, не проглатывая звуки, произнести свои имя-фамилию. Гость из солнечного Чуркистана звался Бабаназар Худайбердыйназаров.

После окончания переклички всю толпу загнали на «сборку». Ею оказалась погруженная в полумрак, слабо освещенная камера около полусотни квадратов размером. Стены и потолок – как в шахте. Чернее некуда. Шершавый, в выбоинах, бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решетками. С их внешней стороны еще и жалюзи – «реснички». Не могло быть и речи, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь это нагромождение железа. В углу камеры, за полуметровым кирпичным барьером – параша. Или, как сказал кто-то из зеков – «дальняк». Артем, давно мечтающий сходить в клозет, подождал, пока низкорослый косоглазый старик откряхтит, и, на ходу стаскивая спортивные брюки, зашел за перегородку.

Рядом с парашей, как и в камере ИВС, где он повстречался с Исой Сухумским, из стены торчал огрызок ржавой трубы, из которого сочилась мутная вода цвета сильно разбавленного кофе. Грек тщательно вымыл под струйкой липкие от пота и грязи руки и вышел, чуть не снесенный с ног бандюком-носорогом, ломанувшимся к дырке.

Сидеть было негде. Вдоль стен камеры находились отполированные годами и задницами зеков деревянные скамейки, но они уже были заняты более шустрыми, а также не впервые оказавшимися в этих мрачных стенах и знающими все тонкости быта в «Матроске» мужиками. Остальным пришлось стоять на своих подпорках. Когда загнали их партию, в камере уже находилось с дюжину человек. Судя по доносящимся обрывкам разговоров, они уже много часов ждали здесь переброски со «спеца» на «общак». Эти слова впервые оказавшемуся в тюрьме Артему ни о чем пока не говорили. Но он почему-то сразу понял: речь шла о типах имеющихся в СИЗО камер. «Общак» – это понятно. А вот что такое «спец», хорошо это или совсем даже плохо, приходилось лишь догадываться. Появлялись новые и новые партии подследственных. Некоторые уже «кучковались», разбившись на ранги, масти и землячества. Кое-кто встречался за колючей проволокой отнюдь не впервые. Определить, где бывалый зек, а где один из находящихся в явном большинстве первоходков, оказалось совсем не сложно. Те, кто впервые переступил порог тюрьмы, выглядели сильно подавленными, постоянно вертели головами, прислушивались к разговорам, стараясь угадать, что их ждет «за следующим поворотом». Опытные вели себя не в пример спокойнее. Некоторые прямо здесь стали заваривать чифир. Нашлись и алюминиевая кружка, и пачка чая, и тряпки, из которых быстренько сделали «дрова», свернув тугим жгутом. О качестве сочащейся из трубы технической воды, понятное дело, лучше было не думать. Сварив дегтевидное пойло, зеки обмотали горячую ручку кружки куском ветоши и пустили чифир по кругу, продолжая прерванный на время приготовления напитка неспешный разговор…

Никто не кричал, все вели себя тихо, разговаривали почти шепотом. Но гул все равно стоял такой, словно над головами летали несколько злых пчелиных роев.

Уловив момент, когда один из сидящих на скамейке мужиков, устав терпеть, нехотя освободил местечко и отлучился по нужде, Артем, стоявший ближе всех, наконец-то смог присесть, потеснив широкими плечами соседей, вытянуть гудящие ноги, опереться спиной о стенку и устало прикрыть глаза. Все его тело гудело и ломило, словно по нему бежал ток высокого напряжения.

Довольно долго ничего примечательного в камере не происходило. Ближе к ночи дверь открылась, и вертухаи начали выкрикивать фамилии. Около двадцати человек, подхватив свои баулы, ушли. То же самое повторилось примерно через час. Камера, еще не так давно забитая до отказа, постепенно становилась свободней. С пятого захода мент назвал фамилию Артема, и он вместе с другими двинулся на выход.

После недолгого путешествия по переходам группа подследственных оказалась в непривычно ярко освещенной после сумеречной «сборки», просторной и более или менее чистой камере. Посреди нее стоял длинный оцинкованный стол, очень смахивающий на те, что Греку доводилось видеть на мясных кухнях общепита. Рядом, по-эсэсовски заложив руки за спину, с невозмутимыми лицами стояли пятеро – три мужика и две некрасивые, напоминающие пересушенные воблы, женщины в вертухайской форме.