уже не критическое, но серьезное. В остальном информации было мало.

— Может быть, Блэй не видел нападавшего? — размышляла Робин вслух со Страйком однажды вечером на Слоун-сквер, куда последний прибыл, чтобы взять на себя наблюдение за Фингерсом. Их объект, живший на третьем этаже большого здания с универмагом на первом этаже, по-прежнему не приближался к Саут Одли-стрит и не подавал признаков того, что пытается избавиться от гроба или скульптуры, исчезнувших из дома его отчима. Робин не верилось, что молодой человек, который мог позволить себе жить в самом центре Белгравии, мог чувствовать необходимость красть у своего отчима, но несколько лет наблюдения за жизнью сверхбогатых людей научили ее, что все это относительно. Возможно, для Фингерса это было равносильно тому, как украсть десятку из родительского кошелька.

— Если Блэя сначала ударили электрошокером, а потом напали сзади, я сомневаюсь, что он вообще много видел, — сказал Страйк. — Наш друг вообще выходил сегодня на улицу? — добавил он, глядя на окна балкона, за которым жил Фингерс.

— Нет, — сказала Робин. — Но вчера у него была тяжелая ночь. Барклай говорит, что он вернулся домой только к четырем.

— Есть новости о твоей квартире? — спросил Страйк, прикуривая сигарету.

— Я все еще пытаюсь решить, сколько я могу заплатить, — сказала Робин, чье первое предложение было отвергнуто. — Вчера вечером я ездила смотреть квартиру в Тауэр-Хэмлетс. Это было такое место, в котором доктор Криппен чувствовал бы себя как дома.

Ее ноги онемели от холода, поэтому вскоре после этого она пожелала Страйку спокойной ночи, оставив его прислоняться к удобно расположенному дереву, и прохладный воздух щипал его пальцы, когда он курил. Смирившись с тем, что ему придется оставаться на Слоун-сквер по крайней мере до двух часов ночи, когда обычно можно было считать, что молодой человек уже спит, Страйк ненадолго задумался о Робин, а затем переключился на пару других наболевших личных дилемм.

Первая касалась Мэдлин, которая позвонила накануне вечером и пригласила его пойти с ней на презентацию книги известного друга-романиста. Страйк мог бы притвориться, что ему нужно работать в тот вечер, но вместо этого решил быть честным и сказать, что у него нет никакого желания идти куда бы то ни было, где его фотография может попасть в газету.

Хотя спора не было, по тону Мэдлин он понял, что его отказ не прошел даром, и последующая дискуссия привела к тому, что Страйк изложил четко определенные для себя правила в довольно резких выражениях. Он не мог, сказал он ей, работать частным детективом и одновременно появляться на светских страницах Tatler, распивая шампанское с литераторами Лондона.

— Ты уже был в Tatler, — сказала Мэдлин. Твое агентство было включено в список “25 номеров, о которых Вы и не подозревали, что они Вам нужны".

Страйк не знал об этом, хотя и предполагал, что этим можно объяснить небольшое увеличение количества звонков в агентство по поводу слежки за состоятельными супругами.

— Я не могу позволить себе стать узнаваемым, — сказал Страйк.

— Впрочем, твоя фотография уже попала в газеты.

— Всегда с бородой и никогда не по своей воле.

— Почему ты не можете прийти на презентацию, но сказать, что не хочешь, чтобы тебя фотографировали?

— Я лучше позабочусь об этом, не появляясь на тех мероприятиях, куда люди приходят, чтобы их увидели.

— Так что ты делал у Аннабель?

— Я работал, — сказал Страйк, который до этого не признавался, что солгал в тот вечер, когда они встретились.

— Работал? — рассеянно спросила Мэдлин. — О Боже — что ты расследовал?

— Это конфиденциально. Послушай, я не могу сопровождать тебя на мероприятия, где присутствует пресса. Это испортит мой бизнес. Мне жаль, но это так.

— Ладно, хорошо, — сказала она, но в ее голосе прозвучала такая нотка, которая подсказала ему, что это не хорошо, совсем нет.

Телефонный звонок вызвал у Страйка неприятное чувство дежа вю. Его отношения с Шарлоттой, похоже, были затяжной битвой за то, какую совместную жизнь они хотят вести. В конце концов, им не удалось найти компромисс между предпочтением Страйка к профессии, которая подразумевала долгие часы работы и, по крайней мере в начале, очень небольшие деньги, с желанием Шарлотты продолжать наслаждаться средой, в которой она родилась: легкостью, знаменитостью и богатством.

За исключением, возможно, своих друзей Ника и Илсы, Страйк никогда не был свидетелем отношений, которые не предполагали бы компромиссов, которым он лично воспротивился бы. В этом, как он полагал, и заключался эгоизм, в котором Шарлотта постоянно обвиняла его. Ночные автобусы проносились мимо, и в прохладном воздухе тяжело висел сигаретный дым, когда Страйк вспоминал тот момент в “Ночном джаре”, когда Мэдлин пыталась направить свою камеру на них обоих, и впервые задумался о том, что для нее часть его привлекательности заключалась в его известности. Это была неприятная мысль. Не найдя ничего полезного в этих неудовлетворительных рассуждениях, он переключил свои мысли на вторую из своих личных дилемм.

Его сводная сестра Пруденс, юнгианский психотерапевт и незаконнорожденный ребенок Джонни Рокби, снова связалась с ним по электронной почте, спрашивая, свободен ли он, чтобы выпить или поужинать в три определенные даты. Он все еще не ответил ей, в основном потому, что не решил, хочет ли он встретиться с ней.

Было бы проще, если бы он был категорически против встречи, но с тех пор, как Пруденс связалась с ним напрямую, более года назад, он чувствовал странную тягу к ней. Была ли это общая кровь, или тот факт, что они оба были случайными детьми, незаконнорожденными, двумя нежелательными последствиями почти легендарной распущенности Рокби? Или это как-то связано с тем, что ему исполнилось сорок лет? Может быть, он в какой-то неосознанной части себя хотел разобраться с прошлым, столь же болезненным, сколь и сложным?

Но есть ли в его жизни место, время и эмоции для других отношений? Страйк начинал чувствовать определенное напряжение от того, насколько разрозненной казалась его жизнь. Он умел отделять части своей жизни; действительно, каждая женщина, с которой у него когда-либо были отношения, жаловалась на его способности в этом отношении. Он практически ничего не рассказывал Мэдлин о своей повседневной жизни. Он скрывал от Робин тот факт, что встречается с Мэдлин, по причинам, в которых предпочитал себе не признаваться. Он также избегал любого упоминания о Пруденс своей сводной сестре Люси. Идея попытаться наладить отношения