А Лешку она действительно знает давно. Они не виделись несколько лет, но вряд ли он сумел кардинально измениться за это время. Да, ей не нравилось его женственное лицо, и она ничего не могла с этим поделать. Но сейчас он выглядит вполне мужественно. И даже колер его волос ее больше не смущает. А что же смущает? Наверно, излишняя рассудочность. Одно дело, когда вдруг взгляд во взгляд – и мурашки по коже! Тогда и постель можно легко оправдать. А тут никаких тебе мурашек, дрожи, томления и прочего, что, собственно, и ведет к интимной близости. Но ведь им не по двадцать лет… И вообще, Лешка предлагал ей не просто постель, а брак с ним. А в браке вообще все оправданно. Да, но они все-таки еще не в браке! Тогда, может, сначала взять да и заключить брак? А что? Если уж опять до конца быть честной с собой, то придется констатировать: Павловский и не думал предлагать ей выйти за него замуж. Его вполне устраивало, что она и так всегда под рукой. Нет… не надо наговаривать на Сашу. Он ее любил. Она всегда это чувствовала. Да что там! Он и сейчас ее любит! Она точно это знает! Он любит, а она? А она?!

Маша в испуге вскочила с дивана, на котором сидела, и связка ключей с громким звоном упала на пол. При этом звуке ее почему-то пробрал мороз. Ага! Вот они, те самые мурашки, о которых она только что вспоминала. Отчего же она так испугалась? Аж сердце забухало колоколом, хоть беги на кухню и пей какую-нибудь валерьянку… или что там в таких случаях пьют… В чем же дело? А дело в том… Все дело в том… что она уже не может так безоговорочно и сразу сказать: «Да, я очень люблю Сашу». Почему-то не может. Но почему? Он правильно говорил, что в отношении ее не сделал ничего ужасного. Да. Не сделал. Ну… не подумал, что ей противно раздеваться догола в каком-то сомнительном месте. Саша все ей объяснил, просил прощения и по-прежнему дышал любовью, но… Да что же это за «но»? Что ей, Маше, все время мешает? Надо наконец с этим определиться, и тогда она, возможно, решит, как ей быть дальше. Да, надо положить конец блужданию вокруг двух сосен, то есть двух мужчин.

Маша, стараясь не коснуться лежащих на полу ключей, опять осторожно, будто боясь спугнуть мысль, села на диван, чтобы привести наконец в порядок свои думы.

Итак: первая «сосна» – это Александр Павловский…Что же все-таки Маше не нравится в их отношениях? Ну не в этом же дурацком переодевании все дело? Конечно, нет… Все дело во лжи… Да! Вот оно! Маша нашла верное слово! В их с Сашей отношениях всегда существовала какая-то недоговоренность, неопределенность, ложь. ЛОЖЬ!!! С самого начала он что-то утаивал от нее, скрывал, не посвящал ее в свои дела. И вообще, она, Маша, всегда чувствовала, что у Павловского две жизни: одна с ней, а другая – не имеющая к ней никакого отношения. И эта вторая жизнь казалась ей странной, опасной, темной, страшной… А вот Лешка… Он весь как на ладони… Он никогда ничего от нее не скрывал, да и сейчас не собирается. Она, Маша, легко войдет в его жизнь и станет неотъемлемой ее частью. У Задворьева не будет другой, отдельной от нее жизни. Если сравнивать этих двух мужчин, то, разумеется, условно можно сказать так: один из них свет, другой – тьма… Задворьев – свет, а Павловский… А Павловский… все же тьма!

Маша подняла с пола ключи и поехала ко второй «сосне», то есть к Лешке.

Выйдя из лифта на площадке, где жил Задворьев, Маша на всякий случай нажала на кнопку звонка. Ну что же, она дождется его в квартире. Стараясь не шуметь, ведь у Лешки очень странная соседка – вдруг услышит посторонние звуки, выскочит на лестницу и развопится, например, о том, что ходят тут всякие, а она потом за ними лестницу мой! Маша нервно поежилась, открыла дверь и проскользнула внутрь.

В квартире пахло духами, все теми же – Эльзиными, а потому неприятными. Маше это очень не понравилось, и она хотела сразу же уйти, но потом опять подумала, что в отличие от Павловского Лешка и не скрывал от нее наличия в своей жизни большого количества женщин. При этой мысли Машу прошиб холодный пот. Не по поводу Лешкиных женщин, нет… Она вдруг подумала, что та, другая, жизнь Саши, о которой она ничего не знала, могла быть тоже наполнена женщинами. Возможно, он приходил так поздно домой не всегда потому, что задерживался по делам бизнеса. А что, если у него была еще одна женщина… А может, и не одна… Жил же он как-то до Маши. Да, скорее всего у Павловского наряду с ней были еще женщины. Она, Маша, это подсознательно чувствовала, а потому все получилось так, как получилось…

Мысли о женщинах Павловского мгновенно примирили Машу с запахом Эльзиных духов в квартире Задворьева. Она сняла куртку и прошла в комнату. С двух больших фотографий, висящих на стене, на нее смотрели Лешкины родители: тетя Рита, миловидная блондинка и добрейшая душа, и Василий Леонидович, суровый и строгий. Надо же, этот сдержанный человек, оказывается, так был привязан к своей жене, что не смог без нее жить…

Маша слабо улыбнулась Лешкиным родителям, кивнула им и повернула обратно в коридор. Нет, она не станет шляться по чужим комнатам. Да, они для нее пока чужие. Она дождется Лешку в кухне. Чайку выпьет. В последние дни похолодало, и, похоже, она простудилась. В горле першило все сильней. Маша закашлялась. Хорошо, что тетя Наташа, сестра отца, привезла ей какую-то чудодейственную микстуру из трав, которые она лично собирает и настаивает на спирту. Микстура отлично снимала приступы кашля. Маша порылась в сумочке, нашла бутылочку тети Наташи и сделала из нее два хороших глотка. Кашель и впрямь начал затихать. Маша на всякий случай глотнула еще. Не надо, чтобы ее слышали соседи.

В сумке у нее очень кстати лежал детективчик.

Маша включила электрический чайник, нашла в навесном шкафчике чашку с какой-то птицей на боку и коробку с чайными пакетиками. Она оказалась пуста. Маша покрутила головой и увидела заварочный чайник. Неужели Лешка тоже не любит пакетики, как она сама?

Маша открыла крышечку чайника. Заварки было немного, но ей как раз хватало. А чуть позже она непременно найдет коробку с чаем и заварит его для Лешки. Немного подумав, Маша открыла холодильник. Сыр. То, что надо. Лешка не будет в обиде, если она съест всего лишь один бутербродик с сыром.

Маша включила электрический чайник и углубилась в чтение детектива. На самом деле она уже давно догадалась, кто убил богатенькую старушку, но делать было нечего, а потому приходилось следить за действиями на удивление тупого сыщика, который пропускал самое очевидное и удалялся от разгадки все дальше и дальше. Страниц до конца книги оставалось еще много. Электрочайник отключился, но Маша продолжала читать. Может быть, она ошиблась, и убийца все же кто-то другой. Да нет же… Наверняка эта тетка и убила… Вот если бы она, Маша, была автором, то сделала бы убийцей девчонку. Уж больно положительная. Такие – самые змеюки и есть.

Книжный сыщик продолжал выслеживать совсем не того, кого нужно, и Маша отложила книжку. Вот сейчас она перекусит и дочитает до конца. А вдруг убийцей окажется сам сыщик? Только этим можно объяснить его странные действия.

Маша сделала себе бутерброд, налила чаю и, придвинув поближе книжку, снова углубилась в чтение. Она прочитала еще страниц пять, жуя бутерброд и запивая еду чаем, и неожиданно зевнула. Надо же, какая скучная книга, аж глаза закрываются. Спать хотелось все сильнее. Сразу видно, что она явно нездорова. Да, и голова тяжелая, и во рту сухо и как-то горько… Неужели опять температура поднялась? Найти, что ли, у Лешки градусник? Где он может быть? Наверняка в комнате. Что-то уж очень нехорошо… Хоть «Скорую» вызывай… Глаза просто не разодрать… Как говорится, хоть спички вставляй…