представлял собой скучный казенный справочник.

И да – балет! Появление 27-летнего красавца со стильной седой прядью в густых волосах производило фурор за кулисами, в том числе от него таяла и всемогущая прима Мариинки Матильда Кшесинская. Она называла нового чиновника особых поручений Дягилева «шиншиллой», и, танцуя вариацию, могла напевать:

Сейчас узнала я, что в зале Шиншилля,

И страшно я боюся, что в танце я собьюся,

Ля-ля, ля-ля, ля-ля.

Но в Дирекции Дягилев работал недолго и… был уволен со скандалом. В сезон 1900–1901 годов Волконский поручил ему оформить балет Делиба «Сильвия». Дягилев конечно же привлек художников из «Мира искусства», чем навлек гнев на свою голову. Недовольные чиновники уговорили Волконского отозвать свое поручение. Тот так и сделал, и тогда Дягилев демонстративно отказался от редактирования «Ежегодника». По его примеру сотрудничество с театрами прекратили многие художники. Как результат, в марте 1901 года Дягилева ознакомили с приказом об увольнении «по третьему пункту», с пожизненным запретом занимать государственные должности.

И всё же он вышел победителем – через неделю после Дягилева стараниями Кшесинской с должности был снят и Волконский.

Весной 1901 года Дягилев уехал за границу. До «Русских сезонов» оставалось еще семь лет. Все эти годы он занимался пропагандой русского искусства, и получалось это у него легко, играючи, артистично. Как писал Бенуа, «ни одна из его затей не получила бы своей реализации, если б за эти затеи не принялся Дягилев, не возглавил бы их, не привнес бы свою изумительную творческую энергию туда, где художественно-творческих элементов было сколько угодно, но где недоставало самого главного – объединяющей творческой воли… Лишь с того момента, когда этот удивительный человек “начинал хотеть”, всякое дело “начинало становиться”, “делаться”».

А Серж Лифарь – танцовщик и хореограф, сподвижник, сердечный друг, до последнего дня остававшийся рядом с Дягилевым, похоронивший его, в своей книге писал: «Эпизодичность в жизни Дягилева нужно принять. И люди, и отдельные куски его творческой работы были для него только эпизодами. Не эпизодична была творческая воля Дягилева, отдельные проявления ее. Отдельные увлечения Дягилева были эпизодами. Но вечное, постоянное горение, вечная страсть открывать и давать миру творческую красоту – не эпизод».

Касьян Голейзовский

Великий русский балетмейстер Касьян Ярославович Голейзовский прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. Поистине, он был человеком высочайшей образованности, человеком, переполненным любовью ко всему, что связано с искусством. Парадокс: его творчество оказывало большое влияние на всех, кто с ним соприкасался, в том числе и на балетмейстеров, которые работали рядом с ним, но имя Касьяна Голейзовского почти забыто. Он известен тем, кто близко связан с искусством балета, но за границей, куда сам Голейзовский выезжал только однажды и куда его хореографию не вывозили, о нем и вовсе не знают.

Голейзовский начал творить в то время, когда в расцвете своего таланта были Михаил Фокин и Александр Горский, продолжал творить – когда работали замечательные хореографы Василий Вайнонен, Ростислав Захаров и Леонид Лавровский. Его талантом восхищался Джордж Баланчин, и именно Голейзовский первым признал талант молодого Юрия Григоровича.

Всю жизнь он постоянно находился в поиске – это было желание обрести и зафиксировать в танце красоту. Его интересы были безграничны: он был прекрасным живописцем – почти профессионалом, писал стихи, был скульптором, блистательно играл на рояле и владел скрипкой, знал четыре языка. Все эти знания он направлял на то, что любил больше всего, – театр, балет, хореография.

Касьян Голейзовский родился в 1892 году в московской театральной семье. Казалось, в его детстве не было ничего необычного: мама – артистка балета Большого театра, отец – оперный певец. Отца Касьяну увидеть не довелось – тот скончался до рождения сына, и воспитание целиком легло на плечи матери. Фактически он рос за кулисами (самый первый балет, который он увидел на сцене, – «Спящая красавица», и нет нужды говорить, какое впечатление получил от него), а в восемь, как было заведено, мать отдала Касьяна в хореографическое училище на казенный счет. Среди его учителей были блистательные танцовщики Василий Тихомиров, Михаил Мордкин.

Но балетом его интересы не ограничивались. Всё началось с лепки фигурок из хлебного мякиша. А потом случилась очень важная встреча – с великим Михаилом Врубелем. Когда Врубель просматривал карандашные наброски мальчика, его внимание привлек рисунок стакана: он одним росчерком показал Касьяну, как можно нарисовать стакан совсем по-другому – только лишь бликами, передав чувства. Конечно, Касьян был еще ребенком – слишком мал для того, чтобы делать глобальные выводы. Но, возможно, именно тогда где-то в подсознании отложилось: разные виды искусства взаимосвязаны, если эмоции, впечатления, чувства можно передать в рисунке, то же самое можно сделать и в балете.

Он всё время задавался вопросами. Какое место в театре занимают декорации, костюмы? Какое значение имеет свет? Актерской игрой управляет душа, или это всего лишь маска, наработки? Он стремился всё это осмыслить, постичь, еще не зная точно, для чего ему это.

А вокруг кипела жизнь, и у юного Голейзовского хватало энергии, времени и сил быть везде одновременно. Выходные он проводил в театре. Учащиеся хореографического училища не только были заняты в спектаклях Большого и Малого театров, но и имели постоянный пропуск, с которым можно было попасть на все спектакли, пусть и места доставались на галерке, да и то не всегда.

Утром его руки лежали на балетном станке, а вечером он держал в руках кисть на курсах в Строгановском училище. Он также увлекся профессиональным массажем, посещал драматические курсы, классы скрипки и рояля, занимался спортом в обществе «Сокол» и осваивал языки – французский, английский, а позднее – польский и персидский. Как это всё возможно успеть – непостижимо.

Шел 1905 год. Касьяну Голейзовскому 13 лет, и он болезненно реагирует на всё, что происходит в стране. Однажды он стал свидетелем кровавой расправы, которая случилась рядом с его домом на Малой Грузинской улице, и на целую неделю слег – не вынес эмоционального потрясения. А в жизни его ждала большая перемена – мама решила отправить сына заканчивать обучение в Петербург: она считала, что там более серьезные и строгие критерии отбора. Послушный сын уехал, и это стало для него большой удачей: у него были прекрасные учителя московской школы, а теперь добавились и петербуржцы. Среди них Павел Гердт – классический премьер, без него не обходился ни один балет Петипа; Александр Ширяев – он был правой рукой Петипа, и именно ему Мариус Иванович говорил: «Ширяй, давай!»;