– Нормально всё с твоей соседкой. В палате интенсивной терапии она.

– Где?

– В реанимации. Кровопотеря большая была. Но, как любит говорить один наш доцент: «Лучше без матки на Красной площади, чем с маткой – на кладбище». Жить и любить будет. Рожать и менструировать – уже нет.

– А что случилось?

Акушерка опомнилась, что сболтнула лишнего.

– Кровотечение вроде, – строго сказала она. – Точнее у доктора спросишь. Мне некогда. – И добавила, закончив обработку: – Что в родзале сказали, помнишь? Денёк-другой кефир, «по большому» – после клизмы. Швы снимать Пётр Александрович пораньше любит.

– Откуда вы знаете, что Пётр Александрович роды принимал?

– Ну, во-первых, он вчера был ответственным дежурным, а во-вторых, кроме него, никто эпизиотомию в обе стороны не делает.

– Чего не делает?

– Промежность на немецкий крест не разрезает. – Вроде бы зловещую неуместную шутку медработница произнесла умилительно. – Говорит, что это только днём у главных врат пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к древу жизни[57]. А ближе к пяти, под утро, когда херувим крепко спит, всегда найдётся сторож с ключом, путь к древу жизни открывающий. В общем, многие считают, что он немного не от мира сего. А я тебе говорю, что он отличный крепкий земной мужик с чувством юмора, с женой, двумя детьми, да ещё и влюблённый.

– В жену? – уточнила Леночка.

– Говорю же тебе – влюблённый. Где ты видела мужика, влюблённого в жену?

– Да я вообще мужиков немного видела, – усмехнулась Леночка.

– Я поняла, – хмыкнула дама в белом халате. – Да и на фиг они нужны? Зато ребёнок теперь есть. У Романовой твоей теперь вот ни мужика, ни ребёнка. Кого родила-то?

– Мальчика, – гордо сказала Леночка.

– А хотела кого?

– Мальчика и хотела… – уверенно ответила та и, как ей самой показалось, не солгала.

– В общем, главное для тебя и твоего мальчика, что Зильберман специалист, каких мало. Так что повезло тебе, Иванова.

Средний персонал не утруждал себя «выканьем», но Леночка не обижалась. «Тыканье» было уместным, делая отношения «персонал – пациентка» немного домашними.

С врачом Леночка поговорила, уверив, что интересуется лишь потому, что у соседки по палате нет никого, кто бы позаботился о ней. И он отчего-то, в нарушение деонтологии, рассказал, что случилось. Выяснилось, что у Анны Романовой оказалась редчайшая патология – истинное приращение плаценты[58]. Сделай она аборт вовремя – до двенадцати недель, – всё было бы нормально. А в случае искусственных родов, исключительно по механизму своего вызывания и преследуемым целям, называемых искусственными, но никак не по биомеханизмам происходящего во время и после, всё уже гораздо сложнее. После рождения плода – с этим у Анны всё прошло нормально, и акушерка, куда более опытная и равнодушная, чем начинающая горячая врач Ситникова, молча приняла мёртвый, убитый внутриутробно растворами плод, незаметно положила его в почечный лоток, и опытная же санитарка молча и незаметно вынесла его куда надо.

Послед не отделился ни через пять минут, ни через пятнадцать. Через двадцать пять акушерка позвала Петра Александровича. Потому что вместо признаков отделения последа присутствовали все признаки нарастающего гипотонического маточного кровотечения. Был вызван анестезиолог. Ни ручные, ни инструментальные манипуляции эффекта не дали.

Было принято решение выполнить лапаротомию и с тактикой определиться интраоперационно. Предварительный диагноз – «плотное прикрепление» сменился диагнозом: «приращение». Единственно возможное лечение в этом случае одно – хирургическое: удаление матки. Никак иначе это кровотечение не остановить. Иначе – женщина истечёт кровью. Диагноз позже был подтверждён гистологически.

Откуда у Анны Романовой, двадцати двух лет от роду, ни разу в жизни не делавшей абортов и начавшей половую жизнь ровно за двадцать две недели до описываемых событий, появились дистрофические изменения в слизистой оболочке матки? Это же противоречит единым нормам анатомии и физиологии человека!

«А я утверждаю, что если бы человек был единое, то он никогда не болел бы, ибо, раз он единое, ему не от чего будет болеть. А если даже и будет болеть, то необходимо, чтобы и исцеляющее средство было единым. А между тем их много, так как много есть в теле таких вещей, которые, действуя друг на друга против природы, разогреваются или охлаждаются, высушиваются или увлажняются и производят через это болезни»[59].

– Мы можем гадать, как и что, задавать пустые вопросы в пространство, чтобы так и не дождаться ответов. Можем страдать в сослагательном наклонении, мол, вот доноси твоя соседка беременность, и был бы ребёнок. А смысл потрясать крохотной погремушкой отчаяния над равнодушной громадой бездны? Когда есть неоспоримые бытийные факты – она жива и вскоре будет здорова.

– И что, у неё никогда-никогда не будет детей? – в отчаянном ужасе прошептала Леночка, ещё не отошедшая от эйфории ощущений богоравности сотворения и жаждущая счастья всему человечеству.

– Если ты имеешь в виду под «детьми» некие биологические, генетически подобные «производителю» сущности, то в обозримом будущем у неё их не будет. Возможно, когда-нибудь медицинская наука придёт и к этому.

– Но это же ужасно!

– Кто тебе сказал? Почему ты решила, что счастье женщины в детях?

– Ну, я так чувствую. Сейчас.

– Умница. Хорошо формулируешь. Но ключевые слова нашей жизни отнюдь не «чувствую» и «сейчас». А «знаю» и «всегда». Я, например, знаю, что Ане Романовой, как и любому из нас, всегда приятна конкретная, пусть и малая, забота, а не вселенская огромная скорбь. Через два дня ей захочется чего-то большего, чем больничный стол номер ноль, и что-то более вкусненькое и домашнее, чем жидкая манная каша. А родственников и даже друзей, которые бы о ней волновались и заботились, у неё нет. Что скажешь?

– Да-да! Вы правы! Конечно же. Вот я глупая.

– Ты не глупая, Леночка Иванова. Ты – просто обычный человек. Обычный хороший человек. А вот Анна Романова очень даже ангел. Быть может, и хранитель, не смотри, что у неё нет крыльев и обращающегося огненного меча.

Всё-таки он был очень удивительный и странный, этот доктор Пётр.

– Мама, тут девочка со мной лежала. Ей матку удалили. Она из деревни, работает на хлебзаводе, живёт в общежитии. Мать её ничего не знает. Принесёшь на её долю бульона куриного и чего-нибудь ещё, а?