– Здесь ты в безопасности. На Авалоне тебе ничто не угрожает. К тому же мы ничего не знаем о Видящих, – сказал Марко. – Например, как с ними работает принцип расплаты. Ты же заметила, что тебе не требуется плата за просьбы?

– И меня это крайне тревожит. Я бы не хотела быть уродом и среди уродов.

– Лучше быть живым уродом, чем мертвым, миа кара. Роберт поручил мне охранять тебя.

Дженни посмотрела на него непонимающе:

– Разве они искали не маму?

– Да, но тебя тоже пометили как добычу. Мы не дали тебя утащить, но Дикая Охота никогда не упускает своих жертв.

– Значит, то, что я видела на Дороге Снов… – Дженни пыталась связать все, что знала, воедино. – И демонии Фреймуса, и его необычайная сила…

– Мои выводы в докладе двадцатилетней давности подтверждаются. Темники нашли способ обойти Договор и связались с Дикой Охотой, – подтвердил дед. – Скорее всего, Фреймус получил от Предводителя Охоты демониев и по его же приказу он ищет Печати Фейри.

– Они хотят открыть Врата… – сказала Дженни. Ответ был очевиден, когда все кусочки пазла перед глазами. – Охота хочет вернуться в наш мир, а темники – возвратить свое былое могущество. Но при чем тут я? Зачем им мама?

– Охота до тебя не доберется, – твердо сказал Марко. – Это я обещаю.

Он сел за стол, взял снимок.

Дженни подошла, уткнулась ему в плечо, погладила седые кудри. Слов у нее не было, да они были и не нужны. Молчание затопляло комнату, и она поняла, что не может больше здесь находиться.

Дженни вышла в коридор и пошла прочь. Старый усталый человек в пустой комнате рассматривал квадратик фотографии.

«Тридцать лет отдал да двадцать прожил, – стены мелькали перед глазами. – Выходит пятьдесят».

Поворот. Ступеньки. Дженни кинулась по крутой лестнице.

«Пятьдесят лет!»

Девушка выбежала в крытую галерею. Ряд узких незакрытых бойниц загибался вдали, Дженни поняла, что эта галерея опоясывает всю Башню.

В галерее остро пахло птичьим пером и пометом. Закатное солнце протягивало свои золотые пальцы сквозь бойницы, разлиновывало противоположную стену подобием клавишей рояля – светлая клавиша, темная, светлая, темная… Играй мелодию на теле Башни Дождя, Дженни Далфин, спой песню о человеке, любившем слишком сильно и потому загубившем свою жизнь.

Над головой раздался шорох. Огромные почтовые вороны Службы Вольных Ловцов спали на насестах. Это значит, что она под самой крышей, на вершине Башни.

Дженни поглядела в бойницу, не разбирая деталей, – море сплавилось в единый золотой слиток, и ей тоже хотелось стать его частью – чтобы ни о чем не думать, оживать и замирать с ходом солнца и только петь изменчивую песню цвета в ответ на касания его лучей.

Она плыла по звездной дороге, между кипящих лазурью и золотом облаков, алмазная пыль выстилала путь. Сферы из хрусталя и серебра вращались над ней, и оттуда тек несмолкаемый шепот:

«Одни называют это молочной дорогой. Другие – соляным путем. Кто-то – хребтом Имира, кто-то Небесным ясенем[50]. Ось мира, его сердцевина, ныне она расколота. Ты видишь?»

Дженни видела – глубокая трещина, мировая прореха делила сияющую ткань пространства на две части. Одна часть светила как солнце, другая – как луна.

«Прежде мир был одним, прежде мир был един, а теперь он расколот, и ни одна из половинок не существует полностью…»

«Не понимаю», – шепнула она. Это странное чувство, когда ты спишь и понимаешь, что ты спишь, давно уже не оставляло Дженни, но только сейчас она осознала, что это были не просто сны. Она путешествовала по Дороге Снов.

«Теперь мир – как мужчина и женщина. Только вместе они могут быть бо́льшим, чем они сами… Земли Скрытые и земли Внешние».

Девушка опустила глаза. Она плыла высоко над землей: сверкающие пятна городов, пульсирующие вены автострад и капилляры местных дорог. Горячие огоньки домов.

Внешние земли готовились ко сну.

Радужное цунами опоясало землю – от края до края выгнутого земного диска, и на картину этой жизни лег поверх призрачный облик жизни Той стороны. На месте пашен встали леса, на месте карьеров и заводов – горы и долины, на месте громадных городов – высокие белые замки. Моря, небеса, недра расцветились хороводом призрачных теней – жители Скрытых земель заполнили мир.

«Так было раньше. А ныне мир расколот».

Звездный шепот, небесная шелуха сыпалась сверху, все больше заполняя ее, ее дух блуждал по небесным тропам.

«Плотью Имира мир сотворен, и все причастно ей, – шептали звезды. – Люди смотрят и не видят, слушают и не слышат».

Что-то горячее толкалось у нее в кармане.

Дженни вытащила глиняную табличку – она билась как живое человеческое сердце, багровый свет вытекал сквозь пальцы, стершиеся символы пламенели в кровоточащей ткани. Дженни поднесла ее к лицу, чтобы прочесть их…

Она проснулась, сорвала с себя простыню. Какие странные сны стали ей сниться в последнее время. Полежала, слушая утреннюю тишину. В их покоях никого не было.

После их разговора дед опять исчез, оставив записку:

«Миа кара. Я вынужден отлучиться по делам на несколько дней. Пожалуйста, развлекайся, гуляй по острову, считай почтовых воронов, собирай золотой янтарь, только не заплывай за буйки – во всех смыслах! Тадеуш тебе поможет.

Твой дед.

P.S. Я люблю тебя».

И что теперь делать? Как быть?

Сначала она бесцельно бродила по Башне. Пыталась уложить в голове все, что рассказал Марко, примириться со всем, что узнала.

Был бы здесь Арвет, она бы все проблемы ему вывалила. А он бы слушал с привычным непроницаемым видом, а потом выдал что-нибудь эдакое… и они бы посмеялись, и разом тяжесть спала с плеч. Но Арвета не было, и быть не могло – она сама отсекла этот кусок жизни, и возврата нет.

«И хорошо, что уплыла! – одернула себя Дженни. – Иначе бы и он во все это вляпался: Видящие, колдуны, Дикая Охота. Хватит и того, что Арви из-за меня пулю схватил. Пусть он будет жив. Пусть уцелеет. Элва права – я приношу людям несчастье».

…Дженни умылась, доплелась до стены, устало дернула за шнур вызова кухонного лифта – обнаружилось и такое устройство в их покоях, очень похожее на встроенную в стену духовку в викторианском стиле.