Правила были незамысловаты, но обязательны для соблюдения. Шум негодования поднимался за рингом всякий раз, когда кем-нибудь из борцов допускались нарушения этих правил. Борец мог произвести захват противника только выше пояса, но не ниже. Бить ногой можно было только ниже колена, — раздирая кожу, ломая кости, заставляя противника заливаться кровью, — но никак не выше. Особенно тут опасались ребят из Дартмура, которые славились тем, что лягались, как бешеные, а сами умели держать удары, поражая зрителей своей выносливостью. В конце первого круга турнира к продолжению борьбы приглашались те, кому удалось победить двух соперников подряд. Когда число таких борцов уменьшалось до восьми, каждому выдавали из кошелька по кроне. После этого восьмерка сильнейших в безжалостных схватках определяла самого сильного. Бои продолжались до тех пор, пока на ринге не оставался один-единственный ни разу не побежденный. Попасть в восьмерку сильнейших было большой честью для любого борца, но выйти из турнира абсолютным победителем… Это означало, что тебя во всем округе будут чтить больше, чем самого короля!

Доктор уютно устроился на своем месте и замер в приятном предвкушении. Погода благоволила устроителям турнира. День был просто создан для проведения поединков. Солнце светило не настолько ярко, чтобы слепить глаза борцам. Ветер был не настолько холодным, чтобы создать неудобства для зрителей.

«Кто еще может сравниться с англичанами в добродушии и разумной веселости? — подумал доктор, переводя взгляд то с одного румяного лица на другое, то с одного яркого платья на яркий плащ. — Никто».

Многие двуколки и повозки были украшены цветами и розетками из цветных ленточек. Насколько мог видеть доктор, тревога не омрачала ни одного лица. Страна вела войну, через неделю-другую все эти люди могли оказаться под пятой оккупантов, но они даже не вспоминали об этом. Поразительная, хотя и несколько раздражающая способность англичан быть счастливыми и не думать о приближающейся опасности до самого последнего момента!..

Несмотря на то, что это был праздник жестокой борьбы, доктор Крэйн не видел в лицах ни злости, ни истеричности. Решения судей не оспаривались, поражение в поединке не считалось чем-то позорным. Железно действовало правило «не бить лежачего». Раненые и выбывшие из дальнейшей борьбы тут же окружались всяческой заботой и им оказывались знаки внимания едва ли не такие же, как восьмерке сильнейших.

«Черт возьми! — подумал доктор, пробегая внимательными глазами по участникам турнира. — Неслабые ребята собрались! Где еще на белом свете увидишь такие широкие плечи, такие мускулы, такую силу? И это притом, что сейчас идет война и лучшие парни служат в армии».

Если же борцу недоставало физической силы, то он с лихвой искупал это ловкостью и подвижностью. Взять хотя бы того темноволосого паренька, который был тонок, как тростинка, — но очень проворен и демонстрировал такую силу в руках, какую от него нельзя было ожидать.

«Впрочем, он все же мало приспособлен для этого вида развлечения и вряд ли продержится на ринге долго, — сочувственно подумал доктор и добавил про себя: — А все равно славный малый!»

Постепенно все внимание доктора в ущерб остальным сосредоточилось именно на этом юном борце. Кто он? Уж больно не похож на деревенщину. Было в мальчике что-то породистое, и это не укрылось от доктора, который теперь уже следил только за ним. Казалось, он настолько проникся чувствами этого полуребенка, что сам почти ощущал, как натруженные легкие раздирают ноющую грудную клетку, сам испытывал страх, возникающий вместе с осознанием того, что у тебя стремительно убывают силы, и радовался приливу мужества, которое поднимается в душе вместе с отчаянной попыткой скрыть свою слабину. Доктору нравилось, черт побери, лицо этого парня, которое поражало своей противоречивостью. Ему нравилась чувственность, сквозящая в тонкой линии губ и в трепетных ноздрях, — совсем как у испуганной чистокровной лошади, — умный лоб мыслителя, упрямый очерк подбородка и темные глаза под густыми черными бровями.

Упал?..

Нет, не упал. В самый последний момент он удержал равновесие, умело переступив ногами.

Упал?..

Нет же. Наоборот. Он свалил своего соперника, положил его на лопатки молниеносным захватом и броском. Как ловко он это проделал! С такой быстротой, что противник и понять не успел, как все произошло.

Парнишка победил во втором подряд поединке и вошел в восьмерку сильнейших. Он заслужил эту честь своей ловкостью и мужеством, которым лично доктор дал самую высокую оценку. Он радовался победе юноши, как ребенок, совершенно позабыв про свою усталость.

Потом наступил небольшой перерыв. Восемь сильнейших получили по кроне, накинули на плечи куртки и присели отдохнуть в окружении своих восторженных друзей. Только смуглый юноша сидел в полном одиночестве. К нему никто не подошел. Доктор заметил, что поношеное пальто, которым тот запахнулся, словно одеялом, было на несколько размеров больше. Было такое впечатление, что юноша приобрел его за стакан какого-то пойла у старого коробейника, торгующего обносками. Но в то же время у этого юноши было то, чем здесь могли похвастаться немногие, а именно отличный батистовый платок. Очевидно, женский. Маленький и белый, как снег. Но юноша не пользовался им. Он только достал его на минуту из кармана, полюбовался, аккуратно сложил и снова убрал. Он обращался с этим платком так, будто для него не было ничего дороже его на всем белом свете.

И вдруг доктор вспомнил о бродяге Захарии, «мальчике с Луны», и о платке, который подарила ему Стелла. Доктор Крэйн тогда дал Стелле обещание, что будет искать Захарию, и поначалу держал свое слово. Но неделя шла за неделей, никто хоть отдаленно похожий на описание Стеллы так и не попадался у него на пути, и он постепенно забыл об этом.

Неужели это он?

Взгляд доктора Крэйна, казалось, пронизывал юношу насквозь. Тот словно почувствовал это и оглянулся на доктора. Глаза их встретились. Доктор улыбнулся, и в этой улыбке была та нежность, с которой отец смотрит на своего любимого сына. Лицо Захарии, которое давно посерело от усталости, тут же залилось краской. Губы его приоткрылись. Он смотрел на доктора с таким пристальным отчаянием, с которым смотрели на него лишь самые безнадежные пациенты. И доктор, как он привык делать это с больными — придал своему ответному взгляду твердость, пытаясь тем самым вдохнуть в Захарию уверенность и мужество.

Затем Захария неожиданно отвел глаза, стиснул зубы, расслабил напряженные мышцы и поднялся со своего места. Рука, в которой он держал платок, все еще была в кармане. Доктор тоже расслабился и стал спокойно ожидать возобновления турнира. Ему казалось, что страх и усталость, которые накопились в душе молодого человека, перешли к нему.

Он понял обоснованность этого страха, когда увидел, что Захария вышел на ринг против здоровенного детины Сэма Бронскомба. За минуту до того, как они схватились, Захария стоял на месте совершенно спокойно, а Сэм ходил вокруг него крадучись, как дикий зверь. Один был полностью сосредоточен, другой беспокоен, но у обоих была одна цель. И глядя на то, как противники смотрят друг на друга, доктор понял, что в этом поединке они будут не просто мериться силами и ловкостью. Тут было что-то еще! Доктор поднялся на ноги в своей бричке. Он был встревожен, как бывал встревожен во время кризиса болезни у пациента.