Ариэль. Воздушное, легкое имя, которое очень ей шло, – и эти глаза, наполненные страданием…

Сосредоточившись на сохранении собственной жизни, Кот не думала о плененной девушке. Найдя револьвер, она мгновенно убедила себя, что единственное, чего ей хочется, – это нашпиговать свинцом чудовище в человеческом облике, продырявить ему шкуру, выпустить всю кровь и вышибить мозги, ибо Кот еще не была готова посмотреть правде в глаза. Правда же заключалась в том, что она все равно не осмелилась бы прикончить это отродье, потому что в этом случае терялись все нити, ведущие к Ариэль. Ее могли никогда не найти или найти слишком поздно – через много дней после того, как она бы умерла в своей бетонной темнице от голода и жажды. Мерзавец наверняка запер девушку в подвале собственного дома, который в конце концов можно было бы отыскать, установив личность убийцы, но с другой стороны, что мешает ему оборудовать для нее тюрьму в таком месте, на которое мог бы вывести полицию только он один? Кот и преследовала-то убийцу лишь для того, чтобы обездвижить, чтобы лишить его способности защищаться и дать копам возможность выпытать у него, где находится тот подвал, в котором он запер Ариэль. Если бы она сумела нагнать дом на колесах, то распахнула бы дверь и на бегу выстрелила подонку в ногу, чтобы он не смог вести машину. Просто поначалу ей пришлось скрывать эту правду от себя самой, потому что пытаться ранить убийцу было гораздо рискованнее, чем выстрелить ему в голову через окно. Кроме того, если бы Кот полностью осознавала, что именно она должна сделать, у нее просто-напросто не хватило бы мужества бежать за фургоном так быстро.

Впрочем, она все равно опоздала.

Фургон с двумя трупами на борту и с водителем, у которого могло быть десять миллионов имен, медленно удалялся по подъездной дорожке в направлении Сто первого шоссе. Настоящий «ад на колесах»…

Где-то у этого подонка есть дом, а под домом – подвал, в котором вот уже год томится шестнадцатилетняя девушка по имени Ариэль. Она еще жива и невинна, но ни то ни другое не продлится долго.

– Она существует… – шепнула Кот ветру.

Задние огни фургона мрачно рдели в ночной тьме, продолжая удаляться.

Котай отчаянно завертела головой, оглядываясь вокруг, но сельский ландшафт был безлюдным и пустынным. Нигде поблизости не светились окна домов; со всех сторон ее обступали только деревья и холодный ветреный мрак. Лишь далеко на севере – за гребнями двух холмов – горел какой-то огонь, но Кот никак не могла понять, что это такое, да и пешком она не скоро бы туда добралась.

На шоссе появился грузовик. Он двигался с юга и, ослепив Котай светом фар, промчался мимо темной бензоколонки, не свернув, чтобы заправиться, и даже не притормозив. С низким протяжным ревом он исчез вдали, а водитель его даже не заподозрил о существовании Кот.

Неуклюже покачиваясь, фургон вырулил на шоссе.

Всхлипывая от бессильного гнева, от разочарования, от страха за девушку, которой она даже не знала, и от осознания своей грядущей вины, которая непременно настигнет ее, если Ариэль умрет, Кот развернулась спиной к шоссе и быстро зашагала мимо бензиновых колонок туда, откуда она выбежала на площадку.

За все ее детские годы ни один человек ни разу не протянул ей руку помощи. Никто не обращал внимания ни на ее трудности, ни на ее беспомощность и страх.

Теперь, когда Кот думала о моментальном снимке Ариэль, он напоминал ей голограмму, изменяющуюся всякий раз, когда посмотришь на нее под другим углом. Иногда на фотографии было лицо девушки, иногда – ее собственное.

На бегу Котай молилась только о том, чтобы ей не пришлось снова возвращаться в торговый зал и обыскивать тела.

Вдалеке сверкнула молния, а гром прогрохотал, как топот каблуков по железным ступеням лестницы, ведущей куда-то в глубокое, гулкое подземелье. Черные деревья на склоне холма шумно вздохнули под порывом налетевшего ветра.

Первой машиной был белый «шевроле», выпущенный лет десять назад. Дверца оказалась не заперта.

Когда Кот забралась на водительское сиденье, изношенные пружины жалобно застонали, а под ногой зашелестела брошенная обертка от конфеты или от чего-то подобного. Салон насквозь пропах застарелым табачным дымом.

Ключей от замка зажигания на месте не оказалось, как не было их нигде – ни за противосолнечным козырьком, ни под сиденьем.

Второй машиной была «хонда», гораздо более новая, чем белый «шеви». Внутри пахло лимонным освежителем воздуха, а ключи лежали в неглубоком лотке на панели управления.

Кот положила револьвер на пассажирское сиденье – поближе к себе, чтобы до него легко было дотянуться, хотя поначалу ей очень не хотелось выпускать оружие из рук. Даже став взрослой, она всегда старалась вести себя предусмотрительно и осторожно и никогда не лезла на рожон. Оружия она не брала в руки с шестнадцати лет, с тех пор как ушла от матери, однако просто не могла себе представить, как это выпустить револьвер из рук сейчас и как будет жить без оружия дальше. Иными словами, за последние несколько часов она сильно изменилась, но произошедшая перемена не слишком обрадовала Кот.

Двигатель запустился с полоборота, покрышки взвизгнули, оставив на асфальте черный дымящийся след, «хонда» рванула с места и, обогнув здание автозаправочной станции, метеором промчалась по зонам обслуживания, чудом не задев ни одной бензоколонки.

Ведущая на шоссе дорожка была пуста. Фургон убийцы уже успел скрыться из вида.

К счастью, в районе бензозаправки Сто первое шоссе представляло собой четыре полосы движения, разделенные посередине бетонным барьером, так что на юг повернуть было нельзя. Значит, убийца направился дальше на север. За тот отрезок времени, что Кот бегала за машиной, далеко он уйти не мог.

Кот устремилась в погоню.

В четыре часа утра движение на дорогах почти совсем замирало, и свет фар редких встречных машин тихонько шевелил тонкие волоски на ушах Вехса. Это был очень приятный звук, совершенно отличный от рева двигателей и тоненького – спасибо Доплеру[10] – воя покрышек по асфальту.

Продолжая вести машину одной рукой, он съел одну из плиток «Хершис». Шелковистый вкус тающего во рту шоколада напомнил ему мелодии Анжело Бадаламенти, а музыка в свою очередь вызвала в памяти восковые лепестки пурпурного аронника, имеющие форму сердца. Возникший перед глазами образ тропического растения неожиданно заставил Вехса ощутить на языке прохладный вкус хрустящих корнишонов, который на несколько секунд полностью перебил съеденный шоколад.

Прислушиваясь к негромкому бормотанию надвигающегося света и наслаждаясь свободными ассоциациями, которые возбуждали в нем память о недавнем чувственном опыте, Вехс ощущал себя совершенно счастливым. Он на самом деле воспринимал жизнь гораздо сильнее и глубже, чем все остальные. Он – единственный в своем роде. Его разум свободен от глупостей и фальшивых эмоций, он способен понимать многое из того, что недоступно другим. Он воспринимает истинную природу вещей такой, какова она есть; представляет себе, в чем состоит смысл бытия, и видит истину, сокрытую Большой Ложью. Благодаря этим своим качествам, Вехс свободен, а свобода в свою очередь дарит ему счастье.