«Она принадлежит Эгану», – напомнил ему внутренний голос, но другой тут же возразил: «Она твоя!»

«Ну и что? – с горечью подумал Брендон. – Даже если она отдаст мне свое тело, что это изменит?» Он – одиночка, игрок, в его прошлом слишком много темного. Женщины для Брендона всегда были источником удовольствия, не более того, ни с одной он не провел больше двух ночей подряд, боясь соскучиться. Ну а брак и вовсе казался ему чем-то чужеродным.

Что может он предложить ей, кроме нескольких ночей страсти? Уж конечно, не дом и не семью, о которых Присцилла мечтает. А если так, то она скорее всего возненавидит его за то, что уступила, лишив себя счастливой и обеспеченной жизни. Нет, Брендон не поступит с ней так. При всей своей пылкости Присцилла Мэй Уиллз не из тех, чьей неопытностью можно воспользоваться, а потом бросить.

«Она давно созрела для объятий мужчины, – думал Брендон, – но мужчины все не было. Вот откуда ее необычная страстность. Очень возможно, что столь же пылкой она будет и в объятиях Эгана».

Все в нем воспротивилось этой мысли, и он окончательно овладел собой. Жестом, с горечью названным про себя благороднейшим в его жизни, он поправил ее сорочку, закрыв от своего взгляда все то, на что не мог наглядеться. Потом медленно поднялся.

– О нет! – прошептала Присцилла, и лицо се выразило растерянность и трогательную беззащитность.

Чтобы не утратить решимости, Брендон изобразил полное бесстрастие. Растерянность Присциллы сменилась смущением, потом стыдом.

– Брендон, что я такого сделала?

Не получив ответа сразу, она спрятана лицо в ладони, но он отнял их и поднял ее с земли.

– Ничего, Присцилла. Просто мне не следовало вести себя так. Я бессовестно воспользовался твоим состоянием.

Она бессознательно закрыла ладонями грудь, хотя сорочка уже скрывала ее.

– Я… я должна была остановить тебя… – тихо проговорила девушка, борясь со слезами.

– Ты неопытна и ни в чем не виновата. А вот я прекрасно знал, что делаю. Поэтому ответственность лежит на мне.

– Нет, виноват не один ты! – Присцилла отняла у него руки. – Я дала слово Эгану, я вот-вот должна стать его женой… А при этом я веду себя как… как шлюха! Я никогда себе этого не прощу!

– Ты настоящая леди, Присцилла. – Брендон снова завладел ее руками. – Я понял это, когда мы впервые встретились, думаю так и сейчас. Сегодня тебе пришлось столкнуться лицом к лицу с насилием, и ты была уже не свидетелем, а действующим лицом. Это потрясло тебя, и ты утратила свою обычную осторожность. Я же воспользовался случаем, и это непростительно. Я хотел тебя почти с самого начала… и тоже был вне себя от тревоги, поэтому потерял голову. – Он поднял свою широкополую шляпу, отряхнул ее, постучав о бедро, и нахлобучил на лоб. – Если мои извинения приняты, обещаю, что больше такое не повторится.

И в этот момент Присцилла вдруг помяла, какой человек Брендон Траск. Он стоял перед ней, превознося до небес ее добродетель, возлагая на себя одного вину за их обоюдную страсть, пытаясь избавить ее от мук совести и от стыда.

Она поняла и то, что никогда, никогда его не забудет. И в этот же самый момент девушка впервые осознала, что полюбила.

Она смотрела на его губы, на дорогое ей мрачное и смущенное лицо, стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь, каждую морщинку у глаз. Ее взгляд, спустившись ниже, наткнулся на залитую кровью рубашку.

– Твоя рука!

Присцилла была поражена. Неужели страсть заставила Брендона забыть о такой ране? Она вцепилась в рукав и рванула его, разорвав пополам.

– Это кажется страшнее, чем есть на самом деле. – Брендон устало улыбнулся. – Кровотечение небольшое, оно очистит рану. Впрочем, если ты пожертвуешь еще кусок оборки, можно поискать воду и промыть все это.

– Да-да, конечно.

Когда рану промыли и перевязали, Брендон посадил Присциллу перед собой на спину вороного.

– Нужно вернуться к фургону и посмотреть, что еще можно спасти из твоих вещей. До ранчо придется добираться верхом, тем же манером, что и сейчас. Ничего, справимся.

– Конечно, справимся. – Девушка отвела взгляд. Брендон справлялся со всем, за что брался, и она не сомневалась: до ранчо они доберутся. Однако это уже не казалось ей ни важным, ни заманчивым.

– Сегодня я убила человека, – вдруг сказала Присцилла. Она сидела у догорающего костра, крутя в руках ветку и не сводя с нее глаз.

– Я знаю, – мягко ответил Брендон. – Я видел его тело, когда возвращался к фургону.

– Я выстрелила ему прямо в лицо.

– Забудь об этом и не мучайся угрызениями совести. Брендон расположился по другую сторону от костра (чтобы быть подальше от нее) и курил тонкую сигару – из тех, что нашел на месте недолгого пребывания индейцев. Очевидно, это была часть добра, награбленного ими где-то южнее во время рейда.

Однако возвращался он совсем за другим. Увы, из имущества Присциллы, в том числе из ее приданого, спасти удалось немногое. Большая часть гардероба была безжалостно истоптана копытами и изорвана. Все же он подобрал то, что, по его мнению, еще могло пригодиться. От их припасов не осталось и следа. Уже собираясь покинуть место недавнего побоища, Брендон увидел поодаль труп одного из команчей. Он был убит револьверным выстрелом в упор, и Брендон отдал Присцилле должное за ее мужество.

День клонился к вечеру, так что пришлось заночевать поблизости. У быстрого ручья, под купой пекановых деревьев, они развели костер и поджарили кролика. Присцилла ела очень мало, а потом погрузилась в задумчивость.

– Да, ты убила человека, – проговорил Брендон, – но вовсе не стремилась к этому, а только защищала свою жизнь.

– Сколько бы я ни прожила, я не забуду этой минуты… – Не поднимая глаз, Присцилла сорвала листок и вперила в него неподвижный, сосредоточенный взгляд. – У меня такое ужасное чувство, будто я убила что-то в себе самой, в своей душе. Не важно, зачем я это сделала. Никогда, никогда больше не прикоснусь к оружию, даже ради спасения своей жизни!

Она вдруг бросила листок в огонь и наблюдала, как он обугливается и едва слышно похрустывает. Когда от него ничего не осталось, она посмотрела на Брендона.

– Но это не все, что случилось в ту минуту. Было и другое, чего я даже не могу толком объяснить. Меня словно увлекло в какую-то бездонную пропасть, в ужас, кровь и смерть. Я ничего не видела и не сознавала, кроме страшной боли в душе и беспросветного отчаяния… – Девушка с сомнением покачала головой. – И… Брендон! Не знаю, как жить дальше после сегодняшнего. Я не смогу день за днем видеть вокруг только насилие. Я думала, что начинаю привыкать, что уже привыкла… а теперь просто не знаю.

Возникла долгая томительная пауза. Вечер был необычно тих, только угольки шипели в костре, превращаясь в золу. Тихий вздох Брендона был еле слышен.

– Впервые убить человека – это серьезное испытание, Присцилла. Даже если ты сто раз прав, даже если вынужден… от такого не отмахнешься, не похоронишь в памяти, просто пожав плечами.