К Чатыр-Келу верховая группа добралась к вечеру. Закатное солнце красиво подкрашивало цепляющиеся за белоснежные вершины облака, делая их снизу красно-оранжевыми, а сверху обрызгало темно-фиолетовыми мазками. Подул свежий ветер, но бойцы, не обращая внимания на холод с гор, быстро поставили палатки и разожгли походные керосиновые печки. Убитую по дороге козу разделали умельцы, так что скоро по лагерю поплыли запахи варева.

Для командиров поставили отдельную палатку на три человека. Назаров, раздевшись по пояс, с наслаждением ополоснулся в озере, потом накинул нательную рубаху и залез внутрь палатки. Бриться решил после ужина. Сотворив небольшое плетение, зажег над своей головой яркий магический фонарик, уселся в седле, заменявшее ему стул, и стал что-то писать в потрепанном блокноте карандашом. Посвежевший и выбритый Шаранский появился позже, хмыкнул, глядя на импровизированное освещение, и прилег на спальном мешке.

— Ужин будет через полчаса, подполковник, — решил он предупредить Назарова. — Чем заняты?

— Пишу вам рекомендации, как и обещал, — откликнулся волхв. — Впрочем, вы боевой офицер, и сами знаете, как себя вести.

Князь расстегнул кобуру, достал пистолет и задумчиво посмотрел на него, потом отщелкнул обойму и стал разбирать. Решил почистить, пока готовится ужин. Денщик Огурцов уже брякал котелками за стенками палатки.

— Вы идете в сам Кашгар, или будете работать в его окрестностях? — занятый делом, Шаранский до последнего момента пытался выяснить по косвенным признакам истинную цель волхвов. Так, казалось ему, легче перенести ту обиду, вернее, недоверие к нему, которое он получил от командования. Личное мнение Шаранского основывалось на чести офицеров и на приближенность его к определенным кругам из штаба округа. Но никто даже намека не дал, какую основную цель выполняет экспедиция.

— В Кашгаре, — улыбнулся Назаров, оторвавшись от письма. Он как будто насквозь видел князя, и сочувствие сквозило в его взгляде.

— А как же вы там будете сливаться с местным населением? Извольте полюбопытствовать, подполковник, но вы так же похожи на уйгура, как и я на араба.

Вместо ответа Назаров склонился еще ниже, и вдруг, подняв голову, пристально взглянул на князя. Шаранский вздрогнул. На него смотрел худощавый, с острыми узкими скулами азиат с кожей едва заметного желтовато-серого оттенка. Лысый череп блестел в свете магического фонарика, а тяжелая черная коса спускалась с затылка на спину. Сощуренные в насмешке глаза сверлили оторопевшего князя, а щелочки губ разомкнулись:

— Аднака, испугалася, камандир? Кандак эхвалиниз?[2]

— Фу, ты, дьявольщина! — выдохнул Шаранский и облегченно засмеялся. — Совсем забыл, с кем имею дело! Отличная иллюзия! Вы и уйгурский знаете?

— Зайковский — прекрасный знаток уйгурского и еще некоторых наречий Китая, — усмехнулся Назаров, принимая свой обычный вид, проведя рукой ото лба до подбородка. — А я просто любитель. Всего лишь ментальная программа профессора Ираклиева с применением лингвоамулетов, которая с трудом прижилась в России. Вещь презабавная, в Европе на нее давно обратили внимание, а мы почему-то проигнорировали методику.

— Я слышал об этом профессоре, — кивнул князь. — Его методики приняла в штыки Коллегия иерархов. Вы же знаете, что у них есть свои наработки в области изучения иностранных языков? А здесь всего лишь амулет и пара часов под гипнозом. Хорошо, хоть шарлатаном не объявили. Но Ираклиевым заинтересовались в контрразведке и «внешники». Там таких спецов не упускают.

— Абсолютно согласен, Михаил Давыдович, с вашим мнением.

В палатку заглянула взлохмаченная голова Огурцова. Боец браво отрапортовал, что ужин готов.

— Нести?

— А где капитан Зайковский? Видел его?

— С озера возвращается, — тут же доложил денщик.

— Тогда давай сразу на троих раскладывай и чаю в термос налей, — махнул рукой Шаранский. — Подождем вашего капитана?

— Даже не обсуждается, — согласился Назаров и захлопнул блокнот.

Албазин, июнь 2009

Дождевой фронт, вызванный энергетическими возмущениями неизвестного источника, все-таки дополз до Амура, открыл свои шлюзы прямо над речной поймой и по всему побережью, разом залив набережную и речной порт, после чего уполз на восток, недовольно порыкивая громовыми раскатами.

Черный внедорожник, замедлив движение, тяжело остановился напротив широкой витрины ярко освещенного кафе с веселым названием «Амурская русалка», застыв колесами в большой темной луже. Из машины осторожно вылез мужчина в длинном плаще и широкополой шляпе, и ступил на тротуар начищенными до блеска туфлями. Посмотрел на отсвечивающие в лужах вечерние огни, подумал и снял головной убор. Небрежно закинув его в салон, он захлопнул дверь и направился к заведению, откуда лились звуки саксофона, ведущего сольную партию в какой-то грустной мелодии. Оглядевшись по сторонам, он взял уверенный курс к одному из столиков, за которым сидели двое мужчин и лениво потягивали из высоких толстостенных кружек пиво. Перед ними стояла тарелка с сушеной рыбкой, и они периодически запускали туда пальцы.

Откинув полы плаща, мужчина из внедорожника небрежно отодвинул стул и присел сбоку, сделал знак официанту, снующему между столиками, и как только тот подскочил к нему, сказал:

— Кружку местного темного. Больше ничего.

— Понял, — кивнул молодой парень, видимо, студент на подработке. — Одну минутку.

Любители рыбки молча тянули пенный напиток, даже не обращая внимания на нового соседа, и даже не пробовали возмущаться, почему тот имел нахальство сесть рядом с ними, когда есть много свободных мест. Они были полной противоположностью друг друга. Тот, что слева от мужчины в плаще, уже набрал приличный вес и живот, но это его нисколько не пугало. Он был все такой же сильный, как и в молодости, с мощными руками, которые легко гнули гвозди и разгибали подковы. Короткий «ежик» на голове, тронутые сединой виски и настороженный волчий взгляд. Второй высокий, худощавый, лет тридцати, но уже весь какой-то потертый, отличался несуразно дергаными движениями, как будто через него пропустили ток.

Официант действительно обернулся быстро. Он принес кружку, получил от посетителя деньги, и с легким поклоном отскочил в сторону. Мужчина отпил пива и мечтательно вслушался в переливы саксофона.

— Здорово, Хазарин, — первым нарушил молчание человек с короткой стрижкой. — Зачем звал, а сам опаздываешь?

— И тебе здравствовать, Якут, — в ответ сказал волхв, снова приложившись к кружке. — Я не опоздал, это ты любишь пораньше место обнюхивать. Все подвоха опасаешься?

— Жизнь научила, — пояснил Якут, на жителя Крайнего Севера совершенно не похожий. Кличка его объяснялась просто: он отбывал свой первый срок на каторге под Верхоянском, и именно там стал известен как Якут в уголовном мире. — Так что ты от меня хочешь?